< Хижина <

День близился к полудню. Солнце, со своего небесного трона, с привычной теплотой наблюдало за делами в мире живых. Почти отвесно падающие лучи его взгляда, ярким, желтым светом заливали всё вокруг. Крыши зданий, брусчатку улиц, макушки, а в некоторых случаях и спины прохожих. К последним относилась и процессия, состоящая в основном из пегасов. Она клином рассекала привычную для этого места толпу, как кавалерия рассекает пехоту. Во главе этого клина вышагивал чёрный пегас, целеустремлённо, но не теряя достоинства, спешивший к одному из храмов. И прохожие старались жаться к стенам домов, сдержанно поругиваясь вслед…
   Наконец стало понятно место назначения процессии – им стал храм Матери Эпоны – покровительницы всех лошадей (а заодно и всех непарнокопытных). Хотя и остальным почитать её никто не запрещал.
   Олаф остановился у дверей, и оглянулся на Ласку и тех, кто пришёл с ним…
   - Пойду узнаю, всё ли готово у них. – Сообщил он, и направился к чёрному входу, в задней части здания…

Отредактировано Олаф (25.09.07 18:27:43)

И вот, створки дверей, ведущих в храм, больше похожие на ворота, распахнулись. Две служительницы – юные девушки, облачённые в снежно белые туники (Олаф готов был поспорить – девственницы), сделали приглашающий внутрь жест, и с поклоном отступили. Олаф, с внутренним трепетом, взглянул на Ласку, кивнул ей, и на внезапно онемевших, плохо слушающихся ногах, шагнул внутрь, в гулкое пространство храма. Дыхание у него перехватило, и от внезапно снизошедшего чувства благоговения сладко заныло в груди. Ласка, чуть касаясь его боком, смирно шагала рядом. Притихшие гости степенно втянулись под своды храма следом.
   Внутри храм поражал своей красотой, гармоничностью форм, и простотой; лаконичностью завершённости, когда любая дополнительная черта будет лишней, и привнесёт только дисгармонию…
   Из широких окон, возносящихся к куполу, лились широкие потоки света, заполняя храм, и разгоняя по углам тени. Вдоль стен стояли кадки с цветами удивительной красоты. Аромат их соцветий наполнял воздух сладостью и какой-то лёгкостью; а по стенам, к потолку тянулись вязи плюща… Пол был деревянный – из кедрового бруса, и мягко скрадывал перестук шагов. По центру, многочисленные копыта прошагавших здесь, пробили едва заметную колею – тропку ведущую к кафедре. Кафедра представляла собой всего лишь ступеньку, возвышающуюся над полом. Никаких конторок и алтарей на ней не было. Просто возвышение, на котором обычно стоял священник. Но вот за ней…
   За ней, на невысоком мраморном пьедестале, стояла статуя Матери Эпоны. Равной этой статуе по красоте не было во всём известном мире. Это была последняя скульптурная работа всемирно известного Леонардо Из Винницы, после завершения которой, он отказывался работать над новыми скульптурами, мотивируя это тем, что достиг совершенства в предыдущей работе и превзойти её не сможет, а делать хуже – у него рука не поднимается…
   Правда это или нет, но статуя сразу же приковывала к себе взор, и не отпускала, завораживая грацией, отточенностью и совершенством форм. Малейшие детали были переданы с умопомрачительной точностью и правильностью. При небольшой доли воображения, можно было представить, что статуя вот-вот оживёт; её бока шевельнутся при вдохе, колыхнутся грива и хвост, и согнув ноги, она сойдёт с постамента на грешную землю… Но пока она застыла в моменте своего совершенства, и с мягкой, ласковой улыбкой на губах, взирала, склонив голову, на своих чад, умными, всепонимающими и всепрощающими глазами. И у каждого, на кого падал этот взгляд, возникало чувство, что она знает всё-всё про него. И хотелось упасть на колени и замаливать свои грехи, и клясться впредь быть добрым и справедливым, послушным и скромным, и вообще – образцом добродетели. 
   И Олаф, шагая вперёд, поёжился под этим взглядом. На протяжении всей его жизни, ему неоднократно приходили в голову всевозможные грязные мысли. И грязных дел совершил он достаточно. Да и то, что он делал теперь, сильно смахивало на извращение. Остановившись у кафедры, Олаф ещё раз взглянул вверх, на Эпону. Но та улыбалась ему, словно говоря: «Всё в порядке, ты следуешь своим чувствам, а остальное не имеет значения». Олаф улыбнулся ей в ответ, и расслабился, обнадёженный.
   Слева от  него стояла Ласка, она незаметно, тихонечко касалась своим крылом его крыла, ища поддержку и опору. Справа, и чуть позади, замер Лютик. Он шепнул на пределе слышимости: «Не дрейфь, приятель»… И Олаф почувствовал такой душевный подъём, что раньше с ним никогда не случался. Вот, он стоит здесь, перед алтарём, со своей возлюбленной, что касается его крылом, чувствуя его защиту и поддержку; он окружён друзьями, которые, как он верил, всегда помогут в трудный час, и ради которых он и сам готов порвать кого угодно… И все панические мысли, что одолевали его перед храмом и когда он шёл по проходу, исчезли без следа, оставив место лишь всепоглощающему чувству радости, предвкушению того, что сейчас случится. Слабость из ног исчезла, тело стало лёгким-лёгким, сердце учащённо стучало, разгоняя по сосудам дозу адреналина, сравнимого по действию с наркотиком счастья… Дышалось с трудом, но каждый вздох пьянил не хуже вина.
   Тем временем, церемония началась.
   На кафедру поднялась священница – единорог, с висящим на её шее стилизованным изображением Эпоны. По бокам от неё, но на почтительном расстоянии встали две девушки – прислужницы, с золотыми браслетами, предварительно отданными им.
   Единорог была в годах. Некогда светло серая шерсть побледнела, а среди бывших когда-то золотистыми гривы и хвоста, преобладали седые пряди. Глаза её потускнели, но голос продолжал звучать уверенно, ровно и мелодично. Она окинула взглядом собравшихся, улыбнулась новобрачным, и в наступившей тишине начала:
   - Сегодня мы собрались здесь, что бы согласно древнему обычаю, обвенчать сии любящие души: Олафа и Ласку… - Она дважды кивнула, невзначай указав рогом на тех, чьи имена произносила… - И в этот знаменательный для них день, я хочу напомнить, что завещала нам великомудрая наша матерь Эпона по этому поводу. Она говорила…
   Слова священницы лились музыкой, наполняя храм до самого свода. Речь её звучала негромко, но благодаря удивительной акустике, была слышна даже в задних рядах. Что же до рядов передних, а конкретно о Олафе, то он с почтением внимал, дожидаясь главного…
   - …И пусть союз ваш будет плодотворный… - Продолжала единорог. – А теперь, Олаф, согласен ли ты взять Ласку в жёны, и быть рядом в горе и радости, в здравии и болезни, покуда смерть не разлучит вас? – Торжественно спросила она.
   Горло Олафа внезапно пересохло, и от волнения, с трудом выдавив из себя звук, он сказал:
   - Да. Согласен. – И краем глаза глянул на Ласку, и чуть плотнее прижал своё крыло к её…
   Священница перевела взгляд на Ласку, и задала ей тот же самый вопрос:
   - Ласка, согласна ли ты взять в мужья Олафа, и быть с ним рядом в горе и в радости, в здравии и болезни, покуда смерть не разлучит вас?