Неожиданное и довольно заметное появление незнакомки вывело Штерна из созерцательно-отчаянного состояния. Он повернул морду в сторону источника шума и разглядел серебристую кобу, показавшуюся знакомой. "А она кто?" прозвучал в останках сознания вопрос. Штерн совершенно точно видел её раньше, но имени и других анкетных данных либо не знал, либо не помнил.
Ему вдруг стало одиноко, холодно и пусто. Никого не осталось рядом, и одиночество неожиданно предстало совсем в другом свете. Это была сосущая пустота не только вокруг, но и, что самое страшное, внутри. Там ничего не осталось, кроме безнадёжной любви, причинявшей только боль, точно острый осклок льда.
Повинуясь порыву, так как рассудок отключился, чтобы не самоуничтожиться в процессе душевных терзаний, Штерн подошёл к серебристой. Он не стестнялся, но и расшаркиваться был сейчас не способен. По этому говорил он то, что думает - как, впрочем, и всегда.
- Здрассте... Мы, кажется, знакомы... ли нет? Я Штерн, а вашего имени, извините, не помню...

Понимая, что обидел Шедоу, Штерн попытался было изобразить на своей морде выражение "А, вспоминаю!" но у него ничего не вышло.
- Я почти ничего не помню, - сознался он, -  и никого...
Ну не мог же он сказать, что во всех воспоминаниях последних дней у него теперь светлой тенью стоит образ Стрелы, кроме которой он не видит ничего, а более поздние воспоминания свелись к кратким обрывкам лишённых звука картинок?
- Прости, пожалуйста, - проговорил Штерн грустно, и добавил с прониновенностью иглы шприца в мокру губку, - давай... выпьем, что ли?..
Глаза у него были печальные. Этими печальными глазами он вглядывался в бездонные сапфировые глаза кобы. "А серебро ведь чем-то похоже на золото" подумал мельком Штерн, вспоминая золотую гриву Стрелы.

- Не пьёшь? - последняя надежда во тьме сознания погасла, - Жаль...
Штерн вздохнул, переводя взгляд в пол. Шедоу, Шедоу... Почему с ней были связаны тёплые чувства? Может быть, она...
Может быть, она тоже проклята по одному своему происхождению?

...Давно, неизмеримо давно он стоял на утёсе, горячем, как русская печь. Только тогда он ещё не знал печей - зачем печи там, где суп можно варить в луже?
Ветер был прохладный, только воздух мог быть прохладен здесь, в царстве огня и камня. Но даже воздух раскалялся, касаясь горячих скал и воды. Вода была горячая. Всё было горячее, но этого не замечает тот, кто родился среди огня и для огня.
И воздуха.
- Драконы! – услышал он позади, но не испугался. Он знал, что драконы явятся обязательно.
Это люди боятся драконов, а он сам немногим от них отличался. Он не боялся огня – нет, огонь его стихия. Он вообще не боялся ничего. Даже смерти. Но драконы Сонази не убивают таких, как он. Огненных...
- Хергер, - сказал подошёдший к нему человек, - мы должны бежать. Иного выхода у нас нет.
- Зачем?
Как это глупо – спасаться бегством от тех, кто всё равно быстрее.
- Скроемся в пещерах, если уж непременно нужно спасаться, - добавил Хергер, повернувшись к человеку, - Драконы туда не заберутся.
- Драконы – нет, Хергер, а вот...
Он указал на запад. Штерн повернулся. Там, в свете пылающих домов – неужели они здесь ещё могут гореть? – он увидел...
Это было немного похоже на табун единорогов, но пылающие черный огнём гривы говорили, что единорогами тут и не пахнет. Они шли – нет, они стремительно мчались по каменистым равнинам, но Хергеру казалось, что они еле движутся. Время замерло, когда он увидел это.
- Найтмары! – прошептал он.
- Да, - эхом отозвался человек, - они.
- Я слышал, что они живут на западных остовах вместе с драконами, - проговорил Хергер, - Но никогда бы не подумал, что они отважатся переправится через пролив...
- Рискнули, как видишь.
«В воздухе нас настигнут драконы» думал Хергер, лихорадочно ища выход «а на земле – найтмары. И что делать, если выхода нет?».
- В пещеры! – сказал он прежде, чем подумал. Решение пришло инстинктивно. Просто все пути были отрезаны...
...Он стоял, загораживая собой вход в пещеру. Пока он стоит здесь, вход успеют завалить. А он останется жертвой беспощадных тварей... Но какая разница?
- Отойди.
Голос был сухой, но чем-то знакомый.
- Мы не будем тебя убивать. Отойди.
- Ни за что!
И тогда вышла кобыла. Пегая.
- Хергер, мы не убиваем своих. Отойди.
Хергер почувствовал, что внутри у него всё вскипело. Откуда она знает его имя? Что значит «своих» по отношению к нему?
- Вот своих не убивайте! – вспылил он, - Ну, кто первый, или все вместе?! Пока я жив, я отсюда не отойду!
- Хергер...
Голос не звучал в ушах – он звенел в мозгу Хергера. Это была мысль – мысль, переданная ему. Он не владел телепатией, но ею владели найтмары.
«Хергер, кто была твоя мать?»
«Огненный пегас!»
«А отец?»
«Тоже!»
«Хергер, ты прав только в последнем».
«Что это значит!?»
«Много ты знаешь огненных пегой масти? Они вороные!»
«Ты!..»
«Увы!»
- Этого не может быть! – крикнул Хергер.
Но это могло быть. Она стояла перед ним. Он не знал своей матери... А когда узнал, не обрадовался.
Он карьером бросился прочь от пещеры, бросая на произвол судьбы затаившихся там людей. Он чувствовал себя предателем – предателем вдвойне, потому что наполовину принадлежал к отверженному народу.
Но найтмары в пещеру не вошли...

Штерн, дрожа, взглянул на Шедоу.
Он вспомнил и встречу в лесу... Габриэль, грифона... Иллюзию, чёрного единорога... Вспомнил, как отнеслась к ней Шедоу...
Да много ещё было!
А главное, он вспомнил то, что вышибли у него из головы любовь и боль: прошлое. То, которое было до Алекса и даже до Линнера в его жизни.
Вот откуда магия, вот откуда кровь, разъедающая металл. Вот почему Алекс тогда не прошёл мимо.
Всё это на некоторое время оттеснило на второй план безответную любовь.
- Шедоу, мы под одним Дамокловым мечом.

Поймав на себе взгляд Шедоу, Штерн улыбнулся, чувствуя, что надежда возвращается во тьму и пустоту.
- Смелее, - сказал он, - Ну, за нашу нелёгкую участь?
Всё ещё поглядывая на кобу, Штерн сделал несколько глотков мартини. Мерзкая сладость неожиданно показалась приятной, а на горизонте вдруг замаячило вполне светлое будущее с фиксированным числом облаков.
- Шедоу, - произнёс язык против воли его владельца, - ты знала свою мать?

- Узнал... - тихо сказал Штерн. Глаза у него были совершенно пустые.
Легко её, Шедоу, говорить. Вот если бы он родился в табуне, его бы убили... Потому что он худший из возможных метисов. Но люди в детстве заменили ему семью, а по этому он доверял им... Пока мог.
- Мне было двадцать лет, - сказал он, - когда пришлось бежать с Сонази. И тогда я узнал, кто была моя мать... Пегий найтмар. Потом, когда люди спасались бегством от драконов и найтмаров, мне пришлось...
Голос Штерна оборвался, зато глаза перестали быть пустыми. Впервые за последнее время в них было что-то кроме безответной любви. Штерн отпил из ведёрка, понял, что ведёрко опустело, но проигнорировал этот факт.
- ...убить её, - добавил он, и вновь заглянул в глаза Шедоу.
Да, так и было. Убить, спасая жизни существ, которые были ему куда дороже.
Шедоу вдруг показалась ему куда как более близкой, чем весь остальной мир. Да и сильно ли они отличались друг от друга?

- Затем, что у добра обязательно должен быть противовес. На свету появляются тени. Не будет света - не будет и тени, а света без тени не существует.
Это была не его мысль. Или всё же его? Всё смешалось в Датском королевстве, в доме, который построил дядя Том.
- Шедоу...
Толпа вокруг была холодная и отталкивающая. Она не давала возможности сказать то, что хотелось сказать, и стремилась скрыть в своей тени едниственный лучик надежды в пустоте. Свет в пустоте... Как знакомо.
А сначала было Слово. И это слово было Бог.
Может ли слово прозвучать в пустоте, и если может, то кто его услышит? Лучик света?
- Пойдём наверх... Мне надоела толчея.
Ну да, всё логично. "Хвосты и Копыта" - никакое ни исключение из правил. А согласно общему правилу мироздания на втором этаже в каждом кабаке есть комнаты, где они с Шедоу смогут поговорить, лишённые общества незнакомых и ненужных им существ.

Улыбнувшись, Штерн тихо сказал пару слов кентавру, и тот с готовностью пошёл вперёд, показывая дорогу. Не очень широкая - для пегаса - прочная лестница слегка скрипела под ногами. Коридор...
Кентавр отпер дверь, положил ключ на стол, поставил два ведёрка, наполненных одно вином, другое мартини, изучающе посмотрел на Штерна, развернулся и вышел.
Комната, кажется, была тесновата и немного темна, но Штерн не заметил этого.
Главное - здесь не было этой всепоглощающей толпы, готовой заполнить каждый свободный уголок и изгнать оттуда счастье осознания того, что ты не один на свете. Потому что в толпе каждый одинок. В груде золота теряется его ценность, в толпе теряется индивидуальность, теряется личность.
- Мы - отголоски тьмы в свете, - тихо сказал Штерн, хотя здесь уже никто не мог их услышать, - Мы вырвались из тьмы в свет, потому что во тьме мы были светом, но в свете мы - тьма.
Да. Ни то и ни другое.
...А глаза у Шедоу были бездонные... И синие, как сапфир. Или это только пьяное воображение рисует её такой?...

- Не бывает, - эхом отозвался Штерн, - доказательство - наше присутствие здесь. Мы не подошли ни тому, ни другому. Но есть свет и тень, и хотя их трудно найти в чистоте, где-то они есть...
...Нет, не в воображении дело. Всё взаправду.
Он подошёл вплотную к Шедоу. Не хотелось оставаться одному здесь, в этой пустоте, где свет и тени образовали непонятный лабиринт. Нет толпы, но всё равно холодно... И пусто.

- Душа и тело, как одно зерно,
В тебе живут от самого рожденья.
Она бела, оно - черным черно.
Дай свету или мраку предпочтенье...

Штерн не закончил фразы. Там ещё много было про разделение света и тьмя и про то, что нужно сделать выбор. И всегда держаться выбранного. Но почему-то это было ненужно...
Он коснулся мордой шеи кобылы. Туман... Везде туман. И какая разница, что будет дальше, если есть этот бесконечный миг сознания того, что ты не одинок?

- Шедоу...
Но слова были пустым и ненужным звуком в пустоте, любимой и ненавистной одновременно. Только нежность, затопившая вдруг душу, которой, казалось, уже стали чужими все чувства, кроме обречённости и утраты.
Может быть, это и есть любовь - когда твои губы косаются её губ и даже находят ответ, а не когда тебя сжигает изнутри жар любви, смешаной с ненавистью к противнику, который, как на зло, твой друг. Ненавидеть и любить - разве это любовь?
Но у света должна быть тень... Ведь иначе нельзя!
Но у этого света не было тени. Было только бесконечное счастье, которое можно узнать ли в сравнении.
И... Боль?
Да, боль, но иначе никак. Ведь если есть свет - будет и тень. Так всегда.
"- Никит, а что такое любовь? - Слияние душ. - А если... - Тогда слияние тел" (с).