ДЕВУШКА-КЕНТАВР

-Отчислят!
Это прозвучало как приговор. Конец апреля, радость, жизнь и вдруг...
-За что? - спросила Лиза, - Ну зачем им это надо?!
Училась она, конечно, так себе, довольно средне, но ведь это не повод, чтобы выгонять ребёнка из школы. Хотя, какой она теперь ребёнок, восьмой класс...
Катя Соколова, красивая, сероглазая девушка с жалостью посмотрела на подругу:
-Им-то это не надо, но на тебя Хевка взъелась.
Хевкой звали англичанку, противную, тощую даму средних лет, очень напоминающую сушёную воблу. Ещё в первом классе она задолбала нынешний восьмой "Б" своими "I have...". Теперь, спустя годы, она явно завидовала симпатичным девчонкам этого класса. Но вот парадокс, красавице Катьке от Хевки почти не доставалось, весь её гнев обрушивался на Лизу, которой, кстати, плохо давался английский. Та, правда, отличалась не красотой, но умом и... редким недружелюбием. До десяти лет всё было нормально, а потом девочка замкнулась в себе. Из подруг осталась одна Катька, но она была настоящим другом. Только с ней Лиза общалась, только ей доверяла свои мысли и секреты. Впрочем, один секрет она никому не раскрыла, но это касалось только её одной.
Подруга ушла, а Лизавета продолжала седеть на кровати, подтянув колени к подбородку. Странно, но предстоящие исключение из единственной школы в этом занюханном провинциальном городке её не слишком огорчило. Может, подсознательно, она всегда этого ждала? Пять лет назад учёба вдруг стала ей совершенно по барабану, а когда мать в очередной раз заводила известную песню: "Как же ты, доча, без образования будешь?", Лизе очень хотелось ответить: "Как всегда".
Девушка соскочила с кровати и, пытаясь выкинуть из головы Хевку, подошла к зеркалу. Тёмные волосы, карие глаза и крупная родинка у переносицы. Волосы жёсткие, как леска, их невозможно собрать в косу: любая резинка сваливается через пять минут.
Девушка как-то слишком часто посматривала в окно. Мать ушла, (она работала в ночную смену) и со стороны казалось, что Лиза совершенно свободна. Но нет. Недавно кончилось новолуние, и молодой месяц неторопливо скрывался за верхушками деревьев. И без того сильное желание выскочить на улицу стало невыносимым. Девушка подошла к окну и медленно открыла его. Прохладный воздух ворвался в комнату, неся с собой упоительный запах ночи. Неподалёку виднелся лес.
Перелезая через подоконник, Лиза всё ещё пыталась совладать с каким-то животным инстинктом, но всё было напрасно. Луна и ночь звали её.

Копыта мягко ступали по лесной подстилке. В лесу уже (так рано!) растаял снег, и полезла первая трава. Как хорошо было скакать здесь галопом! Мелькнул чёрный с белой прядью хвост. Великолепный кентавр с телом пегой лошади обернулся, и стало понятно, что это девушка.
Эти превращения, происходившие каждую ночь, сначала были мучительны. Когда однажды, летней ночью, это произошло впервые, Лиза испугалась. Испугалась, что не сможет вновь превратиться в человека. Потом она боялась разоблачения. Она никому не рассказала об этом - её приняли бы за ненормальную. Ночные похождения стали её тайной, которую девушка не раскрыла никому, даже Катьке. Лиза замкнулась в себе и растеряла всех подруг.
Только спустя четыре года она перестала бояться и начала находить свою прелесть в этих превращениях. Лиза научилась ценить свободу, а кентавры всегда свободны.
Но сегодня она впервые получала истинное наслаждение от бешеной скачки и выплёскивала злость на ветру.

Прошла ночь. Небо на востоке начало медленно розоветь. Лиза с огромным сожалением приняла человеческий облик и медленно побрела к дому. Но у самого подъезда она остановилась - там, на лавочке её кто-то ждал.
***
- Ну, здравствуй, ночная гулёна! - приветствовала Лизу Хевка, - Значит, шляешься по ночам, пока матери дома нет?
- Я не шляюсь! - чувствуя, как внутри закипает ненависть, ответила девушка, - Я мусор выбрасывать ходила.
- Ну да, а я поверила, - хмыкнула англичанка, - но у меня к тебе дело. В будущем году, ты, возможно, в школу не вернешься.
- Я знаю.
- Однако я могла бы предложить тебе выгодный для нас обеих вариант, - тут Хевка оскалилась, изображая улыбку, - 10 долларов за урок, и ты натянешь на тройку по английскому. Соглашайся.
Лизу передёрнуло:
- А если откажусь?
- До ближайшей школы 40 километров по бездорожью, - напомнила "вобла".
Лизавета напряглась. Никогда ещё она так не злилась. Только бы удержаться, только бы не вывернуть эту сволочь на изнанку!
- Тебе ведь только девятый класс закончить, а там поступишь в училище, - наседала англичанка, - Соглашайся, всего-то год ещё! У вас ведь есть "подкожные запасы".
Вся кровь бросилась Лизе в голову. "Не делай этого!" - крикнула человеческая часть её сознания, но бунт был сейчас же подавлен. В туже секунду она взвилась на дыбы. Тяжёлые копыта ударили Хевке в голову. Второго удара не потребовалось. В свете наступающего дня девушка-кентавр галопом ломанулась в чащу леса.
Англичанку нашли 3 часа спустя. Было установлено, что смерть наступила от удара тяжёлым предметом по голове. Возле тела было много отпечатков конских копыт, но искать таинственную лошадь никто не решился.

***

Копыта ступали уже не по лесной подстилке, а по мягкому мху. Этим мхом на половину обросли стволы деревьев неизвестной породы. Скорее всего, граб. Кое-где на земле и на стволах деревьев росли папоротники. Как непохожа была эта девственная чаща на обычный лес средней полосы!
Но Лиза ничего не замечала. Она мчалась вперёд и вперёд, не замечая, что лесу нет конца, что через обычный лес она попала в древний, где водятся неизвестные современной науке существа. А разве кентавры известны современной науке?
В глазах у Лизы потемнело. Хотелось пить, но вокруг не было видно ни одного ручья. Она бежала уже в слепую, ничего не видя вокруг, и вдруг с разгону напоролась на кого-то, внезапно выскочившего из-за деревьев.
Этот кто-то, при ближайшем рассмотрении оказавшийся кентавром, был на голову выше Лизы и значительно шире её в плечах. Он был кареглазым, с длинными каштановыми волосами. На счастье девушки, это оказался молодой кентавр, не наученный ещё горьким опытом. Убрав лук в колчан со стрелами, неизвестный спросил:
- Кто ты?
- Лиза, - ответила девушка, задыхаясь после быстрого бега. И вдруг, разрыдавшись, рассказала незнакомцу всё.
Вероятно, из всего сказанного Лизой, кентавр понял лишь то, что она одинока и нуждается в помощи. Но этого оказалось достаточно. Он отвёл девушку к ручью, а потом привёл на широкую поляну, где обычно собирались их сородичи.
Так Лизавета была принята в один из самых многочисленных табунов. Она больше никогда не превращалась в человека. Зачем? Как и все кентавры, Лиза ненавидела людей. Именно эта ненависть и помогла ей окончательно стать кентавром в то утро, когда она размозжила череп наглой училке. Отныне и навсегда - она кентавр. Она может делать только то, что хочет. Она свободна.

P.S.
  Некоторые жители того чахлого городка считают, что данный рассказ - просто красивая легенда. Но эта история имела продолжение.
Зимой, на обледенелой дороге, в 12 км от ближайшего поста ГИБДД, "Жигули" потеряли управление и врезались в придорожный столб. Хозяйка авто не пострадала, но машина была разбита, а мобильный не работал. Женщине угрожала смерть от переохлаждения.
Вдруг на обочине нарисовалось странное существо – полудевушка, полуконь. Оно приблизилось и, ложась прямо на снег, сказало:
- Садись.
Словно в трансе автомобилистка залезла на спину пегой лошади и кентавр, галопом сорвавшись с места, в считанные минуты доставил её к посту ГИБДД.
Слезая на землю, женщина заметила на лице спасительницы крупную родинку возле переносицы. Лиза внимательно посмотрела ей в глаза и сказала только одно слово:
- Прощай.
После чего развернулась и скрылась в лесу.

Известно, что кентавры не любят людей. Почему же было сделано исключение? Ответить на этот вопрос легко, если знать имя потерпевшей: Катя Соколова, единственная подруга Лизы.

ВОЛЧИЙ ПУСТЫРЬ

Тёмный пустырь, поросший высокой, выгоревшей на солнце травой. От шоссе до посёлка – ни одного фонаря. Темнота.
Здесь никто не должен ходить – так считают местные власти. Они, конечно же, как всегда заблуждаются. Здесь ходят – это кратчайший путь от шоссе до посёлка. Множество тропинок пересекает пустырь, в канавах и рытвинах которого живут бродячие собаки. Люди, даже самые небрезгливые, никогда не рискнут провести здесь ночью больше того времени, которое нужно на пересечение пустыря. Сюда свозят отходы, вывозят мусор, но только днём. Ночью здесь нет даже бродяг, а те, что были, давно почили в ямах. И не собаки тому причиной.
О них знают все жители посёлка. Спросите любого – он сразу же ответит. И, конечно же, поинтересуется:
- А вы ещё не знаете? – и если вы ответите «нет», то часа два захватывающих историй вам гарантированы. За полчаса здесь можно собрать больше историй об оборотнях, чем если года три изучать древние тексты.

Мы сидели в комнате отдыха, расположенной прямо над конюшней. Терпкий запах лошадей просочился сюда и смешался с ароматом кофе, который хозяйка конюшни готовила на электрической плитке в джезве. Мы – я и ещё пара женщин средних лет – сидели на диване, дожидаясь, когда кофе будет готов.
Анжела, как звали хозяйку, была приятная женщина лет тридцати пяти – сорока. Её муж работал на этой же конюшне, хотя мне ещё не удалось его увидеть. Тётки, которые привели меня сюда, сами иногда занимались в прокате, а так как тётки были размера хорошо за 50, то я, даже не глядя на лошадей, сделала вывод о присутствии на конюшне тяжиков.
Я была здесь проездом с остановкой на день. Знакомые из Самары договорились, что я остановлюсь у их многоюродных родственничков – вот этих тёток – на сутки, пока они не заберут меня на машине. Предложение не сильно радовало, но выбирать мне не приходилось. С горем пополам я согласилась.
Тётки встретили меня на вокзале. Всю дорогу до их дома они без умолку болтали, выясняя, как меня зовут, сколько мне лет и где я работаю. Достали они меня безмерно.
- Светлана, просто Света... Я уже взрослая, или не верите? (Долго говорили мне, что верят) Я учусь пока. В университете. А подрабатываю на конюшне.
Услышав слово «конюшня», тётки крайне оживились. Люблю ли я лошадок? Кем подрабатываю? Умею ли ездить верхом? Правда?!
- Ага, люблю, особенно с майонезом, но вороные, караковые и тёмно-гнедые лучше идут под острыми соусами... Берейтором подрабатываю. Ну, не совсем берейтором... Я работаю лошадей, когда этого не может сделать хозяин, а народ в Москве занятой, так что работаю почти все будни... Естественно умею! Чистая правда!
Тут на меня обрушили град вопросов, и я пожалела, что, как всегда забыла дома зонтик. Ну вечно я его забываю, когда куда-то еду! Вру потом, что сломался. А тут захотелось спрятаться под него:  как зовут моих лошадок? Давно я в седле? Занималась ли спортом? Как к этому относятся родители? Успеваю ли учиться? И так далее...
- Мельхиор и Гвидон... Сколько себя помню. Выступала в конкуре по юношам. Никак. Иногда...
Что было, когда я созналась в своей принадлежности к конкуру! Давненько я такого не слышала. Меня сравняли с небесами и, благоговея, интересовались: что, я прыгала настоящие препятствия?
Я, чуть не плача, ответила, что я действительно прыгала настоящие препятствия.
И вот тогда мне с гордостью сообщили, что у них тут в этом Мухозасидайске тоже есть свой КСК. И, едва дав мне переодеться, потащили меня на конюшню, представили хозяйке и вот теперь мы коллективно дожидались, пока приготовится кофе. Ей-богу, лучше бы наплевали на законы гостеприимства и дали растворимый!
Чтобы я не умерла от скуки, тётки рассказывали мне о местных лошадках, которые даже пустыря не боятся. Я спросила, почему даже? И вот тогда мне начали рассказывать про оборотней, которые до и после ночи полнолунья бегают по пустырю. Я рассмеялась.
- И много народу уже искусано? Да будь у вас тут оборотни, началась бы эпидемия!
- Есть куча людей, которые видели...
- Свидетельские враки. Знаете поговорку «врёт, как свидетель»? У вас есть хоть одна мало-мальски правдивая басня?
- Есть одна, - шёпотом сказала одна из тёток, - которая произошла на самом деле.
- Ага, значит, остальные – только вымысел?
Но тётки словно не заметили моей реплики. Вот что я узнала.

Осенью темнеет рано. Ника возвращалась домой через пустырь после наступления темноты на свой страх и риск. Она знала, что идти здесь вечером небезопасно, но обходить пустырь, делая крюк в десять километров, ей не слишком хотелось.
Девушка быстрым шагом шла по тропинке, когда из заросшей травой ямы раздалось рычание. Ника прибавила шагу
Рычание повторилось уже совсем близко. Девушка вытащила из кармана фонарик и направила его луч в ту сторону, откуда слышалось рычание. Но там никого не оказалось.
«Собака» - подумала Ника. Действительно, это могла быть голодная собака, рычавшая из ямы и испугавшаяся света. Девушка слегка успокоилась и сбавила шаг. Теперь она шла, освещая тропинку перед собой фонариком.
На перекрёстке двух тропинок Ника снова услышала рычание, перешедшее на этот раз в вой. Из темноты на девушку сверкнули два жёлтых глаза.
Ника мгновенно оценила ситуацию. Она поняла, что сейчас в неё вцепятся острые зубы. Выхода не оставалось. Девушка бросилась бежать, спиной чувствуя за преследователя.
Ника когда-то занималась в секции лёгкой атлетики и бегала превосходно. Она успела бы добежать до посёлка, но слишком поздно поняла, что в спешке свернула не туда. Оставалось бежать, пока хватит сил. Но вдруг её нога зацепилась за что-то, всё-таки тропинка через пустырь – не дорожка на стадионе. Девушка упала и скатилась в какую-то яму. Фонарик, который она чудом удержала в руках осветил морду огромного волка.
Но что-то отличало эту морду от волчьей. Форма носа и... На ушах зверя девушка заметила кисточки. Оборотень!
Чего боятся оборотни? Святой воды, серебряных пуль с крестообразной насечкой и распятия. Может, конечно, не только этого, но именно эти вещи пришли на ум девушке в ту секунду. Ни святой воды, ни огнестрельного оружия у неё, понятно, не было. А вот что касается распятия...
Ника моментально сорвала с шеи серебряный крестик на кожаном шнурке и ткнула волку в нос.
Наверное, ещё никогда реакция не была столь молниеносной. Волк отшатнулся и заскулил, стремясь забиться в самый тёмный угол ямы.
Ника, как и все жители посёлка, с детства знала: оборотень волк только ночью, днём он станет человеком. Если случалось поймать оборотня, то ему старались причинить как можно больше вреда, чтобы на утро выяснить, кто из посёлка шастает по ночам. Но девушка была храбра и лишена старых предрассудков. Оборотень? Отлично! Она никогда ещё не видела оборотней. Естественным желанием Ники стало познакомиться поближе.
Она где-то читала, что после трансформации оборотни могут частично сохранять разум. Она подошла поближе и фонариком посветила волку в морду. Тот отвернулся.
Полная луна вышла из-за туч, и фонарик стал не нужен. Ника обратилась к волку:
- Ты меня понимаешь? Просто кивни, если не можешь ответить.
Волк, помедлив, кивнул.
Ника была симпатична, но едва ли это играло решающую роль. Оборотень – это проклятье. Ника же была невинной девушкой. Возможно, именно поэтому ей удалось наладить контакт.
Всё это известно со слов Ники. Что было после того, как они вышли из ямы – неизвестно. Но, прощаясь, девушка спросила:
- Ты будешь помнить утром то, что было ночью?
- Нет.
- А завтра ночью ты здесь будешь?
- Нет.
- Значит, до следующего полнолунья... Хотя постой! Есть идея.
Она зубами перекусила кожаный шнурок, сняла крестик и завязала шнурок на шее оборотня.
- Теперь я смогу тебя найти.

- Говорят, что она действительно нашла его, и они поженились, - закончила свой рассказ одна из тёток.
- Романтично, - сказала я.
Мы уже некоторое время сидели вчетвером на диване, и пили кофе.
- Да, романтичная история, - согласилась Анжела, - Только одна ошибка: девушку завали Лика.
- Ника, Лика – какая разница? – возразили тётки. Но я другими глазами взглянула на хозяйку конюшни. Она ответила мне чуть заметным кивком.
Лика – Анжелика – Анжела. Поправьте, если я не права.
- Мы сегодня пойдём смотреть лошадей или нет? – спросила я.
- Сейчас пойдём. Только, думаю, вам после конкурных лошадей будут неинтересны наши полутяжики.
- Почему? Я люблю мощных лошадей. Тем более что эти лошади не боятся волков.
***
В тяжиках не оказалось ничего интересного. Оценив их послушание, я предложила съездить на пустырь, но тётки струхнули и от затеи пришлось отказаться. Жаль.
Друзья приехали за мной на следующее утро. Больше я никогда не бывала в этих местах. Но интерес к оборотням, разожжённый во мне рассказом и Анжелой не погас. Возможно, как только у меня появится побольше свободного времени, я вернусь туда. Но – не сейчас.

ЗОЛОТОЙ БАРХАТ И ЧЁРНЫЙ КЛУБОК

- Это правда, что Рыжего продадут? – спросил девчачий голосок. Спрашивала девочка, второй год помогавшая на конюшне.
Римма Денисовна кивнула тем чётким кивком, который был так свойственен ей. Потом, наклонившись, она погладила меня по голове. Из учтивости я издала звук, называемый людьми мурлыканьем, хотя он был выражением скорее досады, нежели удовольствия.
- Мрр!
- Значит, продадут... – протянула девочка, - Жалко!
- Жалко или нет, а этого следовало ожидать, - Римма снова попыталась меня погладить, но я ловко увернулась и скрылась под столом: хорошего понемножку, - Старик никуда не годится.
- Уйдёт в прокат, - девчушка вздохнула, потирая веснушчатые щёки, - потом покатушки... Потом мясо. Бесславный конец славного коня.
Я мысленно оценила фразу на пять баллов решила запомнить.
- Ну, может, не всё так трагично, - возразила Римма, - может быть, хозяин его полюбит, оставит на пенсию... Рыжий отличный конь.
- Сейчас! – девчонка начинала мне нравиться, - У него таких Рыжих штук пять было, и вот уже трое ушли в покатушки, один на мясо. Один сейчас в прокате. И все они были, надо сказать, отличные кони.
- А сам-то Рыжий хоть знает, что ему предстоит? – не выдержала я.
Обе – взрослая женщина и совсем ещё девчонка – посмотрели на меня с удивлением и непониманием в глазах. Я мысленно махнула лапой.
- Если бы найти человека, - говорила девочка, - который бы действительно полюбил Рыжего. И взял бы его не на пару лет, а насовсем, обеспечил ему достойную старость... Действительно достойную.

Эти слова эхом отозвались у меня в голове. Конечно же! Рыжий, старый мой друг, рано названный стариком! Соловой мерин Реванш, прозванный Рыжим за золотистый цвет шкурки! Те не уйдёшь отсюда в руки проходимца, нет, я сделаю всё, чтобы ты попал к человеку – как не презираю я это слово – который, как правильно заметила эта девчонка, обеспечит тебе достойную старость. Да какая тут старость! Прошёл лишь год с тех пор, как тебя списали с ипподрома, и никто не виноват, что на этом ипподроме тебя искалечили так, что ты не можешь работать по пять смен в день в конноспортивной школе под детьми, едва запомнившими, с какой стороны залезать на лошадь!
Реванш, помнишь ли ты, как началась наша дружба? Наверное, уже не помнишь. Месячным котёнком я подлезла под дверь твоего денника, спасаясь от Альфы, ипподромного волкодава, чьей жертвой стали мои братья и сёстры. Утопая в опилках по шею, я, дрожа от страха, спряталась под твоей кормушкой.
Ты долго трогал меня храпом, тёплым, как шкурка моей матери, разодравшей Альфе всю морду и погибшей, спасая своих котят. Ты ударил копытом по носу Альфы, просунувшемуся в широкую щель под дверью. На твоём золотистом боку я свернулась чёрным клубочком, спокойно засыпая после пережитого ужаса.
Люди – у меня нет причин ненавидеть их, но за что мне их любить? – нашли меня, дали пинка Альфе и забрали меня в кабинет директора, но я всё равно убегала и сворачивалась калачиком у тебя на боку. Маленький котёнок вырос и превратился в великолепную – по словам людей, хотя никто никогда не лепил меня – чёрную кошку с длинной шерстью и острыми когтями. Прошёл год, и Альфа, от которой я пряталась в твоём деннике, Рыжий, как от огромного монстра, показалась мне лишь старой мерзкой шавкой, со следами когтей на морде, которую я исполосовала в клеточку при попытке тявкнуть в мою сторону.
Все собаки при виде меня ходят тише кошек. Я пробиралась под дверь твоего денника уже не спасаясь от них, а просто погреться, поурчать рядом с другом. И когда тебя списали с ипподрома в школу, я запрыгнула в коневоз. Я приехала сюда вместе с тобой, меня отослали назад, но я снова пришла уже своим ходом. Я кошка, я всегда найду дорогу. Куда бы не увезли тебя, мой друг, я пойду за тобой. Я не брошу тебя один на один с существами, которые называют себя людьми.
Ты не знаешь их языка, и лишь урывками понимаешь обращённые к тебе слова. Я же понимаю всё. Да, я жила рядом с ними, пусть мне всего четыре года, а тебе – двенадцать долгих лет, целая вечность для кошки, но ты не научился дословно понимать, что говорят люди. Я могу пересказать тебе все их разговоры. Они не понимают меня, не считаются со мной, а я понимаю всё. У стен нет ушей, это людские предрассудки, но у меня уши есть и я слышу не уже, чем это, по их представлениям, делают стены.

Я притормозила в проходе. А стоит ли рассказывать Рыжему о том, что собираются сделать с ним? Нет, определённо стоит! Он должен знать, чего бояться. Вместе мы вернее придумаем, как найти ему новый дом.

Мы лежали на опилках – то есть на опилках лежал Рыжий, а я – на нём. Он глядел в пространство, куда так часто глядят лошади в лёгкой дрёме или задумавшись о чём-то.
- Завтра, - сказала я, - этот – не побоюсь этого слова! – человек приедет, чтобы испытать тебя под седлом. Сбрось его! Сделай что угодно, чтобы он не забрал тебя, иначе...
Я замолчала. Рыжий сам знал, что будет.
- Хорошо, - ответил он, - А пока давай спать, малышка.
Да, возможно, спать – это лучшее, что нам оставалось сделать. Рыжий заснул. В деревянной конюшне, где стояли учебные лошади, уже час как погасили свет. Рыжий тихо похрапывал во сне.
Я осторожно, чтобы не потревожить его, слезла и вспрыгнула на открытое уже зарешёченное окно. С него – на забытую кем-то под открытым небом тачку, а с тачки – на землю. Принюхиваясь к запахам которыми полна ночью весенняя земля, я, отдавшись на волю инстинкта, бежала по утоптанной лошадьми дорожке. В сеннике возились мыши – даже с улицы было слышно, как они шуршат. Не устояв перед искушением, я чёрной тенью проскользнула в сенник.

- Это он? – спросил меня Рыжий.
- Да, - ответила я, вглядываясь в человека. Он смерил меня удивлённым взглядом и спросил у Риммы:
- Что кошка забыла в деннике?
- Она всегда здесь спит, - ответила та. Я возмущённо фыркнула – терпеть не могу, когда люди вмешиваются в мою личную жизнь.
Рыжий с выражением полнейшей покорности – если только люди способны понимать покорность, у них, кажется, начисто отсутствует – дал человеку вычистить и поседлать себя. Вслед за ними я вышла на плац, вспрыгнула на столбик левады и стала наблюдать.
Рыжий спокойно пошёл рысью – и вдруг остановился и поднялся на свечу. Я мысленно зааплодировала. Всадник наклонился к его шее. Рыжий резко перенёс вес вперед и скозлил. Не успевший выпрямиться человек торпедой вылетел вперёд.
- Молодец, Рыжий! – крикнула я, - Теперь беги!
Он это и хотел сделать, но раньше человек успел подняться и схватить его за повод. Рыжий рванулся, и трензель больно дёрнул ему рот. Мне показалось, что я сама чувствую его боль. Конь укусил человека, но вырваться ему не удалось: тот уже успел со скоростью бывалого вольтижировщика вскочить ему на спину.
Как я ненавидела в тот момент существ, которые называются людьми!
Рыжий вновь скозлил у тут же жалобно заржал от сильного удара хлыста. Он воевал с человеком минут десять, но боль не позволяла ему развернуться во всю силу. Сто за отвратительные создания эти люди! Они подчиняют себе других существ при помощи боли!
- Ложись, Рыжий! – крикнула я. Он послушался и рухнул на бок, придавив ногу человека. Тот закричал. Поделом! Кто к нам с мечом, как говорят сами люди...

- Я куплю его! – сказал он Римме. У меня внутри всё сжалось, - Люблю трудные задачи. У коня явно сломана психика, думаю, я смогу ему помочь.
«У него лошади долго не задерживаются» - прозвучал у мен в голове голос девочки, - «уходят либо в прокат, либо на тот свет».
В бессильной ярости я прыгнула на грудь человеку и вцепилась в него когтями. Я рвала его когтями и зубами, пока он не оторвал меня с мясом и не швырнул на землю. Не чувствуя боли, я снова прыгнула на него и полосовала когтями до тех пор, пока меня не отодрали всей конюшней. Только тогда я, вся в человеческой крови, успокоилась и прошла, хромая, в денник к Рыжему.
- Не вышло! – сказала я ему, сгорая от стыда. Я напрасно заставила своего друга терпеть боль! Впрочем, за это я отомстила зубами и когтями.
- Ничего, малышка, - отозвался Рыжий, - может быть, всё ещё не так плохо...
Как же, не так плохо! Всё оказалось ещё хуже, чем мы предполагали. Но тогда я ничего этого не знала. Я вылизывалась на опилках, под боком у своего друга.
А на утро его увезли...

Снег хлопьями ложился на сугробы. Я подошла, утопая в нём по грудь, к дощатому сараю. Пахло лошадьми и Рыжим. Я пролезла в самую широкую из многочисленных щелей.
На грязной смеси нерезаной соломы и опилок спал Рыжий. Я подошла к нему и тронула носом. Он не двинулся. Я снова толкнула его, уже настойчивее. Ноль эмоций. Я стала вылизывать морду Рыжего, лежавшую на том, что, очевидно, было сеном. Он шумно вздохнул и открыл глаза.
- Малышка... Нет, мне снится... – тихо пробормотал он. Я снова стала вылизывать ему морду.
- Нет, Рыжий, это я, действительно я... – он недоверчиво вздохнул. Только сейчас я заметила, что его золотая шкурка покрыта инеем, что в щели немилосердно дует и возле них намело снег, а на ресницах Рыжего тонкая корочка льда. В «конюшне» - если только можно так назвать сарайчик – стоял ужасный холод.
- Бедный... – говорила я, - И как ты здесь... Почти год! Так долго. Но прости, я долго искала дорогу к тебе. И нашла! Рыжий...
Мы грелись друг о друга, а за тонкой стенкой бушевала вьюга. К утру дверь конюшни занесло до половины, и хозяин откапывал её около часа. Войдя, он бросил на меня лишь мимолётный взгляд, похоже, не узнал. Он взял уздечку и вывел Рыжего из денника, даже не дав ему поесть.
- И вот так каждый день, - грустно сказал мне Рыжий, - Напрасно ты пришла сюда, малышка... Отвратительное место.
Я глубоко вздохнула, потому что мне очень хотелось зашипеть и броситься на человека, но я сдержалась.
- Мы убежим, Рыжий, - сказала я, - Обязательно убежим!
- Думаешь, я не пытался? Пытался, и неоднократно, но увы...
- Всё равно мы убежим! – упрямо повторила я.

Не знаю, как мы пережили ту зиму. До сих пор не могу вспомнить о ней без содрогания. У Рыжего даже не всегда было сено, что уж тут говорить об овсе. Я ловила всё, что двигалось, подворовывала в доме у хозяина Рыжего – мне никто не хозяин и никогда не будет! – но этого было мало. И потом, я ничего не могла сделать для своего друга.
С наступлением тепла, я уже твёрдо решила бежать при первой же возможности.
И вот такая возможность наступила. Человек уехал – а надо сказать, что его дом и сарай, где он держал Рыжего, стоял в лесу без признаков жилья на много километров вокруг – уж не знаю, почему. Но вот беда, на сарай он повесил большой замок!
- Ничего! – заявил Рыжий, когда я сообщила ему об этом, - Не беда, попробуем выбить доску. Отойди-ка, малышка.
И он, развернувшись задом к хлипкой стенке, изо всех сил ударил её копытом. Доска зашаталась и повисла на пре гвоздей. Рыжий ударил снова. И снова. Он бил до тех пор, пока три доски не оторвались от стенки. Тогда он с трудом пролез между поперечными брёвнами и оказался на свободе.
Мы долго бежали, а потом шли по лесу. Рыжий наслаждался первой весенней травой, а резвилась, как котёнок.
Мы шли, сами не зная куда, и сторонясь населённых пунктов, всё лето. Потом наступила осень. Холода. Рыжий раскапывал снег, выедая пожухлую траву, я ела всё вплоть до землероек. Иногда мне удавалось поймать птицу, но случалось это редко.

Метель... Огромные сугробы. Рыжий в изнеможении лёг на снег.
- Прости, малышка... Я больше не могу идти...
Нас занесёт снегом, если мы останемся на месте. Но силы Рыжего были исчерпаны, да и мои – часть пути я проделала на его спине – подходили к концу.
- Я посмотрю, что вокруг, - сказала я, соскакивая на снег. Припорошенный уже вчерашний наст выдерживал вес моего лёгкого тела. Я шла, сама не зная, куда иду. И вот ветер донёс до меня запах... Такой знакомый и незнакомый одновременно.
Конюшня!
Собрав все силы, я шла вперёд. Проваливалась в сугробы, но шла. Вдруг я почувствовала под лапами неглубокий снег и что-то твёрдое. Дорога! Я побежала. Мягким светом светились окна кирпичных строений. Ночь...

Чьи-то заботливые руки вытерли меня одеялом и подтолкнули к миске с молоком. Как давно я не пробовала его! Я разомлела в тепле и замурлыкала – совершенно искренне – на руках женщины, гладившей меня, когда вдруг одна простая мысль стряхнула с меня сонное оцепенение.
Рыжий! Рыжий в лесу замерзает на снегу!
Я спрыгнула на пол и издала один только звук, который лучше всего понимают люди.
- Мяу!
- Что такое? – спросила женщина.
- Мяу! Мяу! – продолжала я, стараясь вложить в голос как можно больше тревоги. Я бегала от женщины к двери, пока та не догадалась открыть её. Тогда я выбежала на улицу, пробежала вперёд, обернулась, вернулась назад, снова побежала... Наконец женщина поняла, чего я хотела. Он пошла за мной. Я шла, сначала по дороге, потом по сугробам.
- Рыжий! Рыжий! – звала я. Он не откликался. Наконец я разобрала тихое фырканье.
Рыжий поднялся. Он был весь в снегу, хотя метель почти прекратилась. Женщина сделала шаг к нему. Он отшатнулся.
- Не бойся, Рыжий, - сказала я, - Мы спасены!
И он медленно, с трудом передвигая закоченевшие ноги, пошёл...

Прошёл месяц. Мы лежали в деннике, совсем как в старые добрые времена. Конюшню освещал электрический свет. Было светло, тепло и уютно. Я, мурлыкнув, потёрлась ухом о золотистую шкурку сильно исхудавшего Рыжего и сказала:
- Нас так и не узнали. Тебя уже три месяца считают погибшим. Кстати, тебе дали новое имя – Гранд, так что привыкай.
Рыжий фыркнул в ответ.
- Конюшня принадлежит этой женщине, Марии, - продолжала я, - Тебя оставляют. Будешь катать больных детей по выходным – кажется, это называется... Не знаю, как это можно произнести, - я попробовала выговорить слово так, как говорят люди – по-моему, получилось вполне удовлетворительно, - В общем, не суть, как это называется.
Рыжий что-то пробормотал в знак согласия. Он засыпал. Потушили свет. Снег падал хлопьями за окном, но я знала, что весна не за горами. Скоро снег растает и Рыжий, теперь уже Гранд, сможет щипать зелёную траву.
А с весной недалеко и до котят – моих котят. И, хотя у кошек не в обычае давать котятам имена, одного я обязательно назову Рыжим – вне зависимости от цвета шубки...

АВАНС

- Ну вот, - рассказывал, захлёбываясь, Дениска, - готов пожертвовать для этих целей своего коня.
Его поддержали одобрительным хохотом.
Гениальный план заключался в том, чтобы подколоть доставшую всех до зубного скрежета тренершу. Принадлежавшая тренерше вороная кобыла, которой давно требовалась помощь психотерапевта – если не психиатра – как раз была в охоте. По плану следовало, когда тренерша будет работать лошадь, выпустить в леваду жеребца. Можно догадаться, какую истерику устроит по этому поводу кобыла, у которой и в обычные-то дни нервы шалят.
Обсуждения подробностей сладкой мести были прерваны громким резким голосом, привыкшим приказывать, а не просить.
- Заткнитесь.
Ребята испуганно подняли головы.
Машка Декадина, по прозвищу Дэка, сидела без седла на рыжем Авансе и сверлила горстку мальчишек строгим, если не злым, взглядом.
- Рискнёте сделать – Джулю спущу, - пообещала Дэка.
Если Машка сказала – она сделает. Не было ещё случая, чтобы она не выполняла свои обещания. Даже самые страшные. Ребята поспешно разбежались, клятвенно заверяя, что они просто пошутили и неприязненно косясь на неосёдланного Аванса.
Да, Машке-то можно! А вот вздумай они поехать в лес на Авансе, да ещё без седла и без шлема? Их бы тренер живьём съел. А Машке можно. Машке всё можно. Потому, что перечить ей нельзя.
Ездит она без каски – да и кто рискнёт заставить её надеть каску? Если она просится в лес на Авансе, то кто наберётся смелости сказать ей «Нет!»? Она разумна, она никогда не станет гонять Аванса карьером по лесу, никогда не заставит его прыгать слишком высоко, хотя великолепно знает, что конь подчинится ей безоговорочно. Все – от директора до конюха – подчиняются ей и готовы в случае необходимости взять на себя всю ответственность за несчастный случай с Машкой. Но отлично знают, что этого не случится, если Дэка сама не захочет.
Однажды – Дэка тогда занималась верховой ездой всего год и ещё не ударилась с головой в конкур – тренер запретил ей прыгать. Это был первый, и последний раз, когда ей что-то запрещали.
- Не справишься, - сказал он, просто потому, что надо было что-то сказать. Он не хотел давать свободы девчонке, которая в искусстве управления лошадью готова была обставить его.
- Я?! – воскликнула Дэка с непередаваемым выражением, - Я не справлюсь?!
- Да, ты! – рявкнул тренер и повернулся к остальным ребятам, - Налево марш и выезжаем на поле.
Машка отвернулась от него. В леваде осталась она одна и кто-то из ребят, проезжая мимо, заметил на её глазах слёзы.
До этого Дэка казалась железной. Оскорбления и унижения со стороны грубого тренера муниципальной конноспортивной школы она сносила с презрительной усмешкой на губах. И вот сорвалась... Оказывается, она умела плакать.
После этого памятного занятия она подошла к тренеру.
- Я, значит, не прыгаю? – спросила она тоном ледяной насмешки.
- Не прыгаешь.
- И с лошадью я не справляюсь?
- Не справляешься.
- Ну так вот, - теперь Машка улыбалась во весь рот, - как я не справляюсь с лошадью, так и вы со своим конём не справитесь. Как я не прыгаю, так и вы не прыгнете и полуметра, пока не извинитесь за своё хамское поведение. Я понятно объясняю?
- Пошла вон, идиотка! – заорал тренер, чьё имя мы из чувства такта сокроем.
- Я уйду, - спокойно закончила Машка, - но вы запомните мои слова. Надолго запомните!
Она действительно ушла и больше недели не появлялась.
Уже на следующий день её тренер, размяв своего коня на корде, сел на него и заехал для разминки на невысокий чухонец. Жеребец пошёл с удивительной точностью, ровно... И мимо. Тренер наказал его хлыстом и снова заехал на тот же чухонец.
Закидка.
Он бился не меньше часа, пока конь совсем не озверел. Только по прошествии часа тренер вспомнил обещание Машки.
Вечером в раздевалке ребята долго обсуждали событие. Вспомнили, что перед тем как уйти, Дэка на пару минут зашла в денник тренерского жеребца.
- Так что же она, его загипнотизировала? – спросил кто-то.
Начали вспоминать тот год, что провели рядом с Машкой и выяснили множество странных вещей, на которые раньше не обращали внимания.
Во-первых, не было случая, чтобы Дэка не справилась с лошадью.
Во-вторых, она никогда не наказывала лошадей, не пользовалась шпорами, но зато многие видели, как она подолгу смотрела лошадям в глаза.
Стоило Машке коснуться испуганной лошади, как та успокаивалась. Сбежавшие с конюшни или лишившиеся всадника лошади по первому зову бежали к ней. А однажды, когда кто-то из группы выездки прикрикнул на неё, Машка рассердилась и сказала, что он не сядет на лошадь, пока не попросит у неё прощения. И он неделю не мог сесть в седло. Что только не выкидывали лошади! Но стоило ему извиниться перед Машкой, как сё встало на свои места.
По прошествии недели ребята, видя, что Машка не появляется, стали уговаривать тренера, который по-прежнему был не в силах справиться со своим конём, извиниться перед девочкой.
Тот, скрепя сердце, позвонил Дэке и попросил прощения. На следующий день та появилась на конюшне и зашла в денник тренерского коня. Ребята, пристально за ней следившие, заглянули через окошко под потолком, но не увидели ничего особенного: Машка лишь потрепала жеребца по холке и вышла из денника.
В тот день и во все последующие конь прыгал, как ни в чём не бывало. Но память о Машкиной власти над лошадьми осталась.
Ей старались услужить. Ей ничего не запрещали, но она никогда не требовала ничего безрассудного, разве что ездила в лес на Авансе без седла. Но что могло случиться с ней, если ей власть над Авансом была безгранична?
Со временем стало понятно, что Дэка с той же лёгкостью повелевает и другими животными. Все собаки встречали её радостным лаем, а пугливые полудикие конюшенные кошки сидели у неё на коленях. Да что кошки! Её даже комары не кусали.
Когда Машка начала всерьёз заниматься конкуром, ей загодя пророчили мастера спорта. Когда она на учебном Авансе играючи сдала на второй разряд, все только усмехнулись. Иного не ждал никто.

Когда мальчишки поголовно сделали ноги, Машка слезла с Аванса и окатила того водой из шланга – был летний полдень, жара двадцать градусов в тени. Потом девушка уселась на скамью в тени конюшни, подставив мокрую спину Аванса палящим лучам летнего солнца.
- Ну и жара, - сказали справа, и чьё-то тело рухнуло на скамейку, - Что ты делаешь?
- Солярий, - лаконично ответствовала Дэка.
Тело, принадлежавшее одному из спортсменов-юношей, с интересом покосилось на Аванса.
- А зачем? – спросило оно.
- Сушу. Ну и витамин D. Пусть загорает, - Машка откинулась на спинку скамейки. Аванс вытянул шею, просовывая голову в тень.
- Слушай, Дэка, - заговорило вдруг тело, - а хочешь пари?
- Н-ну?
- Ты сдаёшь на первый разряд?
- При первой же возможности.
- На Авансе?
- На Авансе.
- Ты не сдашь.
Дэка повернула голову и воззрилась на тело.
- Я? Не сдам?
- Не сдашь, - возбуждённо заговорило тело, - Дело даже не в том, что Аванс не прыгнет. Все знают, что ты им командуешь...
- Много они знают... - пробормотала девушка.
- ...просто он физически не способен прыгнуть.
Машка повернулась к собеседнику уже корпусом. В её глазах читалась бесконечная усталость и отсутствие надежды на просвещение окружающих.
- Уверен? Пари?
- Пари, - твёрдо ответил юноша.
- Заклад?
- Твоя спортивная карьера, - ответил он. Машке стало ясно, что весь разговор был подготовлен заранее, - Если ты проиграешь, ты больше никогда не будешь выступать.
- Ну, а если выиграю? – похоже, Дэку ничем нельзя было смутить.
- Конкурное седло, - моментально ответил спорщик, и Машка ещё прочнее убедилась в том, что разговор подготовлен.
- Слишком мало, - тихо ответила девушка и собеседник впервые с ужасом различил в её голосе стальные нотки, - Конкур – моя жизнь. Жизнь ставят только против жизни, душу – только против души. Жизнь против жизни, карьера против карьеры. Моя жизнь против твоей. Идёт?
Разговор был подготовлен, но никто не думал, что он повернёт в такое русло. Все знали, что Машка стеснена в средствах. Знали, что от седла она не откажется. Плохо, видать, знали...
Перед ним стояла задача: или отказаться и опозориться перед всеми участниками авантюры, либо рискнуть с надеждой на успех.
- Идёт... – тихо сказал он. Машка одобрительно хлопнула его по плечу.
- Отлично! Я знала, что ты смелый парень. Пока!
Она встала и повела Аванса в конюшню – высокая, прямая и тонкая, как спица, с точащими во все стороны короткими волосами. Ничто, казалось, не могло сразить этот символ холодного презрения.
Никто не видел, как, завернув за угол, Дэка остановилась и обняла рыжую шею Аванса.
- Наша с тобой карьера... Наша жизнь, понимаешь? Всё, что у нас есть, всё, что нас объединяет. У меня есть только ты... Только ты понимаешь меня. Ты меня не подведёшь? Скажи, не подведёшь? – шептала она, прижимаясь мокрой от слёз щекой к пламенной шерсти.
«Не подведу» - ответил Аванс, - «Обещаю» - он ласково тронул губами вихры девушки и в знак дружбы почесал зубами её плечо.

- Надо немного потренироваться с седлом, - извинилась Машка перед Авансом, затягивая подпруги, - Должны же мы оба привыкнуть... – она щёткой смахнула несуществующие пылинки со старого, но тщательно приведённого в порядок седла.
Антон, мявшийся до этого в проходе, набрался смелости и сделал шаг на встречу девушке. Машка вздрогнула и повернулась к нему.
Ей совсем не хотелось, чтобы были свидетели её разговора с Авансом.
- Машка! – голос юноши звенел от напряжения, - Я должен кое-что тебе сказать!
Дэка смерила его презрительным и одновременно жалостливым взглядом.
- Н-ну?
Это «н-ну?» было излюбленным её словом.
Антон набрал полную грудь воздуха, шагнул вперёд и вдруг опустился на колени.
- Машка! – заявил он торжественным тоном, - Я люблю тебя!
На лице Дэки отразилась крайняя степень недоумения.
- Ну вот, - сказал Антон, поднимаясь с колен, - сказал. Можешь теперь спустить на меня всех собак, что есть в округе.
Машка продолжала с интересом оглядывать его.
- Влюбился? – спросила она.
- Люблю. Это разные вещи.
- Верю. Та-ак... Ладно. Сильно любишь?
- Больше жизни, - ответствовал юноша.
- Больше чьей жизни?
- Больше всех жизней на свете.
Машка хмыкнула. Ответ ей понравился.
- И ты что, в лучших рыцарских традициях готов для меня на всё?
- На всё. Готов даже пожертвовать жизнью.
- Слишком высокопарно... Чьей жизнью-то?
- Своей.
- Н-да... – Дэка с минуту размышляла.
- Ну, а от меня-то ты чего хочешь?
- Не смея надеяться на взаимность, хочу лишь возможности любить тебя.
- А... А больше ничего не хочешь.
- Хочу быть рядом с тобой всегда, – начал перечислять Антон, - хочу исполнять любой твой каприз, хочу...
- Достаточно, - прервала его излияния Машка, - В лоб ты хочешь, конечно... Ладно, перечисленное тобой можно устроить хоть сейчас.
Глаза Антона засветились надеждой.
- Можешь любить меня, сколько тебе влезет, - продолжала девушка, - собак не спущу. Быть всегда рядом со мной тоже очень просто... Коноводом будешь?
Юноша согласно закивал.
- О! Супер. Тогда исполняй первый мой каприз: отряхни колени, возьми во-он то ведро, насыпь – вот тебе ключ от моего ящика – отрубей до отметки и залей. Не для того я вытащила Аванса из учебки, чтобы он питался всякой дрянью...
С того дня Антон поступил на должность коновода Машки, которая действительно не поленилась вызволить Аванса из учебной группы и возвести его в ранг спортивной лошади СДЮШОР...

День соревнований выдался пасмурным, с неба капал отвратительный дождик. Машка сидела на подоконнике в административном корпусе, подтянув колени к подбородку и положив на них голову.
Подошёл Антон.
- Н-ну? – спросила девушка.
- Всё готово, - отрапортовал он.
- Свободен.
- Но куда я пойду? – возразил юноша.
- Куда хочешь. Пойди, помоги ставить препятствия.
- Зачем?
- Действительно... Ладно, тогда озаботься поиском кофе в этой суете.
Антон кивнул и исчез. Дэка уставилась за окно.
Неужели он действительно любит её? Её никто никогда не любил. Не любил как женщину. Потому что никому не хочется любить девушку сильнее себя. Сильнее, умнее... Успешней. А он любил. Как собака, преданно и бескорыстно. Он ничего не хотел взамен. Но всё же кое-что он получил: Машка привязалась к нему. Немного? Антону хватало.
- Не прыгнешь ты, - прозвучало у неё над ухом.
Она обернулась. Молодой человек без особых примет... Каска, сапоги со строгими шпорами, серые бриджи.
- С чего? – равнодушно спросила Дэка. Она была равнодушна ко всему, к чему не была холодна.
- Аванс не прыгнет.
- Прыгнет...
- Не сможет.
Подозрение закралось в мозг ощущением вошедшего в грудь ледяного клинка.
Дэка, оттолкнув молодого человека, сорвалась с места. Стрелой вылетела она под моросящий дождик и стрелой ворвалась в конюшню.
Возле денника Аванса сидел Антон.
- Кофе я не нашёл, - сообщил последний.
- Не важно... Заходил кто-нибудь в денник? – Машка сбивалась с дыхания, воздуха ей не хватало.
- Только ветеринар...
- Наш?
- Приезжий.
Машка рванула на себя дверь денника. Подскочила к Авансу и кинулась ощупывать его ноги. Но ещё до того, как она уловила слабый аптечный запах, до того, как нащупала небольшие проколы на задних ногах, по волнению коня она поняла, что случилось ужасное.
- Что случилось? – шёпотом спросил Антон.
Машка в изнеможении опустилась на опилки.
- Местная анестезия... – тихо говорила она, - Прокол... Очень тонкий, очень острый скальпель... Крови нет... Сразу в сухожилие... Конец.
Она закрыла лицо ладонями. В конюшне никого в тот момент не было и в наступившей тишине слышно было, как взволнованно дышат кони в денниках.
- Я проспорила, - сказала Машка.
- Но это нечестно!..
- Какая разница? Я проиграла. Всё. Это конец. Конец всему. Аванс даже ничего не понял до последнего момента. Как всё глупо... Глупо!
Рыжий конь тихо тронул её волосы губами.
- Не выдумывай, - ответила ему Машка, не смущаясь Антона, - не выйдет. Ты не сможешь.
Аванс помотал головой.
- Я понимаю... – прошептала девушка, - Ты обещал...
Взгляд коня был красноречивее всяких слов.
- Ты должен понять. Это ведь жуткая боль. Сухожилия разорвутся. Ты... – она встретилась взглядом с Авансом и вдруг, подавшись вперёд, обняла его за шею.
- Да, - говорила она, глотая слёзы, - Да именно из-за этого! Только поэтому. Это и отличает тебя от других...
- Это будет твоё последнее выступление, Аванс, - в голосе Дэки звучала сталь, - Но ты победишь! И я... Я не оставлю это безнаказанным.
Она взяла недоуздок и вывела на развязку коня, не подающего никаких признаков хромоты.

- ...Декадина Мария на лошади по кличке Аванс!
Антон прослушал первую часть фразы. Он спросил того, кто сидел рядом:
- Кого сейчас объявили?
- Победителя... – ответил тот.
Глядя с трибуны, Антон готов был упасть в обморок, но Аванс опередил его в этом.

- Всё, - сказала Машка. Сказала на удивление спокойно, своим обычным холодным тоном, - больше Аванс прыгать не будет. Он и бегать будет только через пару месяцев...
- Не знаю, что с ним будет, - продолжила она после паузы, - будут его лечить или сдадут на мясо. Ведь принадлежит он СДЮШОР... Не знаю. У меня нет денег, чтобы его выкупить.
- Но ты можешь выезжать на соревнования, - робко сказал Антон, - Призы...
- Я не могу.
- Почему? Любая лошадь подчинится тебе.
Внезапно Машка засмеялась. Обняла его и потрепала по голове.
- Дурак ты... Все вы дураки. Слепые. Что толку в гоночном автомобиле, который едет сам? Может, так ты поймешь... Никто не видел. Никогда. Все думали, что я езжу на Авансе, потому что он лучше всех повинуется мне...
На глазах Дэки выступили слёзы.
- А на деле, - шептала она, - на деле он был единственным конём, который никогда мне не подчинялся!
Она убежала. В слезах, уже не стесняясь того, что её увидят.

- Значит, у Аванса были проколоты сухожилия? – спросил кто-то Антона. Тот кивнул.
Машка разрешила ему придать гласности эту историю. Впрочем, она теперь разрешала ему всё. Позволила даже поцеловать себя, хотя статуя из твёрдого кислорода не могла быть холоднее.
- Бедный Аванс...
- Он сам этого хотел, - ответил Антон, - Теперь я всё понимаю.
Аванс не подчинялся Машке, как все остальные животные. Она договорилась с ним. Понимала его. Теперь ясно, почему она всегда старалась тренироваться без седла – ей нужно было чувствовать коня. Думаю, секрет его неповиновения в силе воли. Он прыгал с проколотыми сухожилиями, они рвались, а он терпел и ничем не показал боли. Он упал без чувств, когда боль стала нестерпимой.
Все молчали. Потом кто-то тихо спросил: - Можем мы помочь Дэке?
- Не думаю. Я слышал, школа продаёт Аванса на мясо...
- Тем лучше, - встрепенулся кто-то из слушателей, - Берём по мясной цене. Антон, тебе придётся устроить Дэку на работу, ей предстоит оплачивать лечение... Ну, кто сколько жертвует в общую казну?
Когда подсчитали, оказалось, что на собранные деньги можно купить трёх Авансов.

- Бегает? – спросил Антон четыре года спустя на залитом весенним солнцем плаце.
- Куда она, малявка, денется? – Машка, счастливо смеясь, чмокнула мужа в щёку, - Слушай, а ведь сбылось! Помнишь, когда ты меня утешал тогда, ты сказал, что Аванс ещё крыть будет? С такими-то ногами?
- Нет, - честно ответил тот, - не помню.
- А я помню. Я всё помню. И как ты Шкоду нашёл на замену, и как придумал их «поженить»...
- Ну, великая стратегия! Понятно, что две неподчиняемые лошади в смеси дадут отличный результат.
А годовалая «малявка» - цвета пламени с белой звездой – бодро трусила по плацу. Ну и наглая же у неё была морда!..

Спасибо тебе, Грин. Мне нравится, как ты пишешь. Вот и обмениваемся мы любезностями...

ВОЗВРАЩЕНИЕ АНТАРЕСА

Испуганная лошадь – жалкое зрелище. Разумеется, если лошадь не просто шарахнулась, а действительно напугана до паники. Она напряжена, постоянно настороже, движения становятся резкими, порывистыми, даже аллюры поражают вдруг своей неуклюжестью. Каждое движение кажется коню нападением. И он бежит... Это для него единственный способ спастись. Лошадь – не то животное, которое останавливается и принимает бой. Пока есть возможность, она будет бежать... Сколько хватит сил. А потом ноги не чувствовавшего усталости коня подломятся, он упадёт на землю, вместе с хриплым дыханием из ноздрей будут вырываться брызги крови. Кровь потечёт из глазниц бешено вытаращенных глаз. А потом перестанет течь. Не слышно будет дыхания, и конь уже не испугается ничего и никогда. У мёртвых нет тревог.
Вот по этому Андрей решительно сказал:
- Никаких погонь, никакого снотворного! Я пойду один. Пешком. Спрячьте машину в лесу и не вздумайте заводить двигатель!
- Но почему?.. – робко пискнул неискушённый в конном деле паренёк.
Ему казалось, что поимка убежавшей лошади – страшно романтичное занятие. Скачка, дробный перестук копыт, единоборство двух скакунов, верёвочная петля лассо обвивает шею преследуемой лошади...
Андрей не замедлил высказать романтику жестокую правду: - Это тебе не фильмы про ковбоев, где раненный мустанг скачет часа три за своим сородичем, потом тащит его на буксире двадцать миль до кораля – или как у них в вестерне левады называются? – и после этого ровно дышит и пытается обожрать соломенную крышу! Это жестокая реальность. Конь напуган, всё воспринимает в штыки. Он уже пять часов шастает по полям на взводе. До этого он нёсся галопом почти от самого города. Погоня его убьёт.
- А снотворное?
Молодой человек помотал головой.
- Сердце не выдержит после всего...
- И ты идёшь? Один?
- Сашка, он меня не тронет... Как только поймёт, что я не трону его.
Он шёл со стороны леса, так, чтобы испуганный конь не побежал, увидев его, к машине. Кто знает, чем всё это обернётся для и здоровья и психики лошади? Переживёт ли конь это испытание? Вот уже пять часов, как он умчался, с тех пор его видели несколько раз на заброшенных колхозных полях, ныне заросших до состояния степей. Он бежал, иногда останавливаясь, чтобы пощипать траву, но тут же какой-то звук, запах, порыв ветра, заставлял его, вздрогнув, сорваться с места и снова бежать. Не к конюшне, как поступила бы просто убежавшая лошадь, а от неё, по незнакомым местам, лишь бы подальше от того, что внушало ему ужас.
Андрей шёл вперёд, без особенной цели. Он ещё не видел коня и не знал, когда увидит. Он подозревал, что это мероприятие может затянуться на несколько суток. Задачу можно было значительно упростить и сократить время до минимума, организовав погоню на машине – или засаду – и подстрелив коня снотворным. Всё это было бы хорошо, если бы он просто убежал и не хотел идти к человеку, но всё было куда сложнее. Спокойный, даже флегматичный жеребец, приученный даже к выстрелам по системе старой школы так, что у него над ухом можно было стрелять из пушки, в панике умчался за город. Жизнь его теперь висела на волоске. Если разовьётся шок...

Антарес показался через полчаса. Он стоял посреди высокой травы, чутко насторожив уши. Во всём его силуэте угадывалось напряжение.
Андрей шёл медленно, всё сбавляя шаг по мере его приближения к лошади. Он не останавливался, зная, что остановки волнуют коня гораздо сильнее, чем медленное, но непрерывное движение.
Жеребец стоял, повернув к нему морду. Уши его стояли торчком и напоминали локаторы.
Когда между ним и Андреем оставалось не больше полусотни шагов, он развернулся и поскакал прочь. Поскакал довольно ровно. Это слегка успокоило Андрея. Похоже, Антарес уже немного пришёл в себя. Но он продолжал балансировать на тонкой грани. Нужно было завоевать его доверие. Любой резкий звук мог сейчас порвать тонкую связь Андрея с лошадью. Антарес не рванул от него сразу же, как увидел. Это был добрый знак. Но это было ещё слишком мало...
Андрей вздохнул и пошёл вслед за конём.

Сашка и Лиза, исполнявшая роль водителя маленького коневоза и ветеринара экспедиции, неплохо устроились. Пока Андрей, главное звено команды, шагал за конём, они развели у коневоза костёрок и теперь кипятили на нём чайник для заварки, как выразился Сашка, «одноразовых макарон».
Лиза, лучше знавшая лошадей – и Андрея – понимала, что поимка Антареса может затянуться не на один день. Андрей был психологом, но специализировался он на лошадиной психологии. Никто не знал тонкостей конской души лучше его. Со своей стороны она могла сказать, что шок крайне опасен не только для психического, но и для чисто физического здоровья Антареса.
- А можем мы подождать, пока он успокоится и вернётся домой? – спросил Сашка девушку, поджаривавшую на костре кусок чёрного хлеба.
- Дю вообще сомневается, сможет ли он успокоиться и уж тем более вернуться, - отвечала Лиза. Дю была подпольная кличка Андрея.
- Все лошади возвращаются к кормушке!
- Но не Антарес.
Девушка сняла с огня забулькавший чайник и переместила его содержимое в два картонных стакана, наполненных «одноразовыми макаронами».
- Антарес вообще не такой, как обычные лошади, - сказала она, - Это говорил тебе Дю как психолог и повторяю я как ветеринар. Прежде всего, он воспитан поклонником Старой школы верховой езды.
- Сильно старой?
- Века семнадцатого. Уж не знаю, что это за Школа, но Дю со своей психологией вещал, что её выпускники – копытные то бишь – очень отличаются от современных лошадей.
- Каприоли и пезады?
- Это тут не при чём. Не спрашивай меня, я в этой Школе не разбираюсь.
- Ладно.
Они замолчали, накручивая одноразовые макароны на одноразовые вилки.

До Антареса оставалось шагов двадцать, когда он рысью деловито отбежал в сторону. Ноздри его чутко вздрагивали. Он вёл себя, как дикая лошадь, для которой человек – хищник и враг.
Андрей остановился. Конь не бежал, а только отошёл в сторону. Проверка. Если человек пойдёт вперёд, значит, ему нет до него, Антареса, дела. Если же пойдёт к нему – значит, он его преследует и надо рвать копыта.
В планы Андрея не входило ни врать коню, ни гоняться за ним. Он остался стоять.
Антарес тоже стоял.
Они стояли, глядя друг на друга, наверное, не меньше получаса.
У Андрея затекли ноги, но он не шевелился. Конь всё вглядывался в него, а он вглядывался в коня.
Наконец, Антарес сделал заветный шаг к человеку.
Это был успех. Но до победы было ещё далеко. Положение было очень шаткое, одна ошибка – и придётся начать с начала.
Андрей стоял, не двигаясь. Двигались только его глаза, и конь чувствовал этот взгляд. И не знал, что делать.

- А что вообще случилось с Антаресом? – в очередной раз спросил Сашка. Он был простой и наивный малый и его вовсе не смущал тот факт, что он превратился по отношению к Лизе в гибрид почемучки и рыбы-прилипалы.
- Сашка, ты меня достал.
- Расскажи и я больше не пророню ни слова.
- Обещаешь?
- Мамой клянусь!
- Да хоть папой... Ладно, насколько я знаю...
Лиза всегда, когда информация не была общеизвестной вроде теоремы Пифагора, говорила «насколько я знаю».
- Его хозяина застрелили. Прямо у него на спине. Стрелял какой-то псих, возомнивший, что лошадь – рассадник страшных болезней. Его хозяин всегда уезжал далеко от конюшни. Милиция полагает, что стрелял он именно в человека и сначала попал в Антареса. А вот Дю...
- И что же думает наш всевышний Дю?
- Сейчас кой-кого монтажкой... Он думает, что первый выстрел поразил именно всадника. Он упал. Но Антарес был приучен к стрельбе, вспомни, Старая школа. Он не испугался выстрела, не побежал. Когда его хозяин упал на землю, он наклонился над ним. Должно быть, стрелявший стоял недалеко. Он выстелил снова, когда конь смотрел на него. Пуля оцарапала ему предплечье и круп, это доказывает, что конь стоял мордой к стрелявшему. По этому он так напуган...
- Значит, Антарес ранен? – Сашка совсем позабыл, что обещал молчать.
- Легко, - Лиза, очевидно, тоже это позабыла. Взгляд её был устремлён в пространство, и казалось, что она пытается разглядеть в бескрайних лугах Андрея.

То ли уже темнело, то ли виноваты были тучи, из которых шёл мелкий дождь.
Андрей уже не помнил, сколько стоит здесь. Он не думал о времени, он вообще ни о чём не думал. Только иногда где-то в затылочной части сознания мелькала мысль, что ему холодно, что ноги окончательно затекли, что он промок насквозь. Антарес стоял тут же. Стоял и смотрел на Андрея. Казалось, он тоже ни о чём не думает. Много часов продолжалась эта дуэль взглядов или только пять минут? Этого никто не знал.
Казалось, они вросли в землю, неподвижные, глядящие друг другу в глаза без единой мысли.
Постепенно лишившийся собственных ощущений Андрей начинал чувствовать отступление. Нет, Антарес не отступал. Вернее, отступал не Антарес. Что-то огромное, пугающее, заставляющее всё внутри сжаться, уходило, растворялось в чём-то тёплом, знакомом и незнакомом одновременно.
Шли часы, дождь то ослабевал, то усиливался. Они стояли друг против друга, глядели друг другу в глаза. И нечто, всесильное сначала, всё слабело и расходилось.

Дождь начал хлестать вовсю, впрочем, под деревьями это было не так заметно. Сашка и Лиза сидели в коневозе. Тускло горела единственная лампочка под потолком. Ламп было много и можно было включить их все, но они предпочитали полумрак, такой же, как и снаружи, где дождь заливал угли костра.
- Как там, интересно, сейчас Андрей? – проговорила Лиза, - Идёт за Антаресом, не теряет надежды, или уже отчаялся и возвращается сюда?
- Он не отчается, - уверенно ответил ей Сашка, - Он не знает, что такое отчаянье. Он поймает Антареса, даже если у него уйдёт на это неделя.
- Дело не в том, чтобы поймать его. Нужно, чтобы он перестал бояться... Чтобы вновь поверил людям.
Сашка принял ответ к сведенью, но не проникся. Он всё смотрел на Лизу, какие у неё каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам локонами, как блестят в полумраке её карие глаза.
- Лиз, скажи, любишь ты Андрея? – спросил он.
- Иди к чёрту! – ответила девушка.

От чувства, такого огромного и такого страшного, заставлявшего сжиматься в комок и бежать, спасая свою жизнь, уже почти ничего не осталось. Коня и человека разделало теперь не больше трёх шагов.
Последние островки это чувства, постоянно всплывавшие на поверхность сознания их обоих, были назойливее всего. Они не таяли. Вернее, таяли, но очень медленно. Оба уже не чувствовали ничего – ни холода, ни голода – кроме этих островков. Последний, не больше горошины, всё не расходился. Вот он растаял и Антарес сделал шаг к Андрею.
Ещё один шаг сделал к нему уже Андрей. Было безумно трудно пошевелить затекшими ногами. Они не слушались, но он шагнул, неуклюже, чуть не падая.
Он обнимал левой рукой шею Антареса, а правой чесал ему холку. Дождь хлестал вовсю, смывая с жеребца кровь. Он не чувствовал боли, как не чувствовал Андрей боли в онемевшем теле.

Они лежали в коневозе, прижавшись друг к другу. Сашкина рука мягко сжимала плечо Лизы.
- Так ты любишь Андрея? – спросил он.
- Он мой друг, - ответил девушка, - Любовь – непрочное чувство. Дружба гораздо статичнее.
- А ты не боишься отношений, связанных непрочным чувством?
- Нет. Ведь это ненадолго. А к чему ты?..
Сашка ответил поцелуем, прижав девушку к себе. Лиза вздохнула, словно говоря «Жребий брошен!» и обняла его в ответ.

Уже светало, когда раздался стук. Они проснулись одновременно и одновременно вскочили с Сашкиной куртки.
- Отойдите... Заходи, Антарес! – раздался голос Андрея.
Жеребец легко вскочил в коневоз, откуда за мгновение до этого выбрались Сашка и Лиза.
- Ты его поймал? Ура! – крикнул Сашка, - Едем!
- Я сначала осмотрю его, - охладила его пыл девушка. Но Андрей хлопнул её по плечу.
- Он здоровее дьявола, ты на меня посмотри...
Одежда его была мокрой насквозь, обувь тоже. Его трясло не то от холода, не то от озноба.
- О боже! – воскликнула девушка, - Дю, что с тобой?
Едва державшийся на ногах Андрей усмехнулся.
- Холод, голодовка, бессонная ночь плюс дождь – воспаление лёгких как минимум, насколько хватает моих познаний в ветеринарии...

- Как хоть он выглядит? – спросил Андрей Лизу, севшую на край его кровати.
- Как? – безмерно удивилась девушка, - Ты смотрел на него почти сутки и не запомнил, как он выглядит?
Андрей печально улыбнулся. Он не видел внешности Антареса. Он видел, что происходило у него в душе.
- Высокий, гнедой, с прямым профилем, - начла перечислять Лиза, - Но что я тебе рассказываю! Ты же скоро сам его увидишь.
- С чего бы?
- Дю, не глупи, - она улыбалась, - он же тебя любит! Ты вернул его к людям! Вернул ему веру в людей. Он ждёт тебя, верит, что ты придёшь.
- Я не приду.
- Придёшь, хозяева просят тебя.
- Может, они его ещё продать мне хотят? – Андрей хмыкнул, - У меня столько денег нет, так им и скажи.
- Пока что речь шла об аренде.
Андрей вздохнул и отвернулся к стенке.
- Дю, не дрейфь! Ты же классный психолог.
- Ну конечно, - сказал он почти одновременно с появлением на пороге медсестры, - Иди уж к Сашке! Сейчас психологу закатают укол пенициллина. В попу.
***
Он действительно был гнедой и высокий. И профиль у него был прямой. И сильный, немного мясистый круп, как и положено коню Старой школы. Но насколько он был гнедой! Огненно-рыжая шерсть, угольные хвост и грива. А может, так казалось только из-за летнего солнца.
Казалось, он улыбается. Андрей, во всяком случае, улыбался. Жеребец, довольно фыркая, тыкался в него храпом и любопытно трогал верхней губой. Андрей чесал его, он прикрывал глаза и тащился, положив тяжёлую голову психологу на плечо.
Антарес вернулся к людям и радовался возвращению своего друга к лошадям.

Несмотря на то, что тему никто не читает, не смотря на то, что творчество моё сто лет никому не нужно, словом, не смотря ни на что, я продолжаю подвиги. Вот. Юмор. Не рассказ. Конники меня поймут - если прочитают.

ДНЕВНИК УЗНИКА СДЮШОР

День первый.

И куда они, чёрт возьми, меня поставили? Совершеннейшая дощатая дыра. Пока меня вытряхивали из коневоза, отлично видел, что у них есть ещё две отличные каменные конюшни и одна двухэтажная – для людей. Но меня загнали в эту помойку. Но ничего. Они у меня поплатятся ещё. Доски – это даже удобнее. Их можно отдирать. Приступим.
*
Познакомился с соседями. Справа от меня – вороная кобыла, слева – какой-то гнедой урод. Мало того, что он порывается трепаться с кобылой, так ещё и претендует на одну со мной породу! Это уже слишком. Редкий хам. Хотел укусить за нос – морда в щель между прутьями решётки не пролезает. Тут вообще везде решётки, чисто зона. Поделился этим соображением с кобылой. Что такое зона она не знает, но выразила полнейшее со мною согласие. Один-ноль в мою пользу, гнедой.
*
Дали жрать. Всем по ведёрку, кобыле – полтора, а мне только полведёрка. От возмущения ржал благим матом на всю это дощатую дыру. Как это понять?! Даже этому гнедому уроду слева – ведро, хоть ведро и мелкое, а мне – только половину? Да я же его больше раза в полтора! Но эти двуногие кони, которые называются людьми – редкие идиоты. Не понимают даже таких простых вещей.
*
Пришли какие-то мелкие двуногие, да как много! Сначала напялили узду на этого гнедого урода слева. Гнедой орал и отбивался, но они его всё-таки взяли. Не было пределов моему торжеству, но тут явились другие двуногие и начали ловить кобылу! Я думал, она им врежет, чтоб копыта не распускали. Ничего подобного. Добровольно влезла в эту чёртову конструкцию, железку в рот взяла. Я так и обалдел. А потом какая-то мелкая двуногая кобыла дала ей сахар. Вот тут я понял её политику.
*
На всех напялили эти уродские сооружения из кожи и металла. Мне открыли дверь денника, я пытался выбежать, но затолкали назад. От возмущения хотел, было, снова заорать, но вспомнил, что гнедой урод видел этот мой позор, и промолчал. Мне перепал какой-то кусок булки. Дрянь, честно скажу. А потом явился какой-то здоровый такой двуногий, самый главный в этом двуногом табуне, как я понял. Мелкие его резко послушались и смотались, утащив с собой всех лошадей, не оказавших никакого сопротивления. Плохо. Этим надо заняться, дисциплина у них тут ни к чёрту, слушаются каких-то двуногих жеребят.
*
Устроил перекличку. Выяснилось, что кроме меня остался тут один старик с торца конюшни – какого чёрта у него денник без решёток, с одной загородкой, а он ещё внутри?! – и малолетка в другом конце. Совершенно не с кем нормально побеседовать.
*
Никого нет. Возился с замком – не открывается, тварь. Морда в щель меду прутьями не пролазит. Пробовал трясти – щеколда отошла, но не до конца. Крепко сделали, мерины двуногие.
*
Вернулись. Двуногие их завели, сняли эти убожества из шкур, и ушли восвояси. Треплемся с кобылой. Житейского опыта у неё никакого, но побеседовать с противоположным полом всегда приятно.
*
Дали жрать. Всем опять по ведру, мне половину. Обозлился и в знак протеста после еды насрал в кормушку. Посмотрим, как они на это отреагируют.
*
Нашёл, что трепаться с кобылой под надзором двух стариков-ханжей с торца и гнедого урода слева крайне неудобно. Начал прожирать к ней дырку в досках. Кобыла с той стороны мне помогает. Благодарю небо за то, что угодил именно в дощатую дыру.
*
Снова пришли двуногие с этими... Как их... Сёдлами. Уродская конструкция, чтоб они сами это на себе таскали. Снова напялили это на несчастных лошадей и уволокли их. Я даже на гнедого злиться перестал. Конечно, будешь придурком, когда на тебе каждый день под два раза ездят!
*
Продолжаю проедать дыру к кобыле.
*
Вернулись! Гнедой совершенно замыленный, кобыла с пеной на храпе, но довольная. И чего они, тащатся что ли? Гнедой напоминает отжатый лимон. Я долго злорадствовал.
*
Дали сено. Жру. Кобыла за стенкой – тоже. Переговариваемся с набитым ртом. Гнедой злится. Пускай, ему полезно.
*
Ну, всё, на сегодня хватит. Кобыла уже спит, на гнедого мне плевать, а до остальных не докричишься. Сейчас погрызу ещё немного стену – и спать. Облёживать новое место. Опилки – это вам не солома. Небось, на лесопилке берут бесплатно. Всем спокойной ночи.

День второй.

Дали сено, чем меня и разбудили. Поцапался с гнедым через стенку. Едим и переругиваемся.
Нет, если хотите знать моё мнение – он не оттого, что на нём ездят придурок. На кобыле, вон, тоже ездят и ничего, нормальная. Этот по жизни такой. Тем хуже для него. Вот встретимся мы на узкой дорожке, заказывай памятник.
*
Лёг досыпать. Кобыла с той стороны прожирает стенку. Её очередь.
*
Наконец-то дали полное ведёрко овса. Правда, перед этим двуногой, которая раздаёт харч, пришлось вымыть мне кормушку. Я был доволен, но кобыла сказала, что это дурной знак. Значит, сказала она, они собираются и на мне ездить сегодня. Я сначала возмутился, было, но потом решил, что это отличный способ показать всем этим послушным коням как надо себя вести. В предвкушении топчусь по деннику, деревяшка в рот не лезет. Я их научу жить!
*
Явились двуногие. С нетерпением ждал, когда же явятся ко мне. И вот, свершилось. Какая-то двуногая с уздечкой на плече деловито так открывает дверь... Я р-раз! – и к ней задом. И ногу так недвусмысленно... Как она вылетела! А ещё говорят, что мелкие арабские уроды – самые быстрые лошади! Нет, самые быстрые лошади – это двуногие, если считают, что им сейчас вкатят копытом по драгоценному храпу...
*
Пришёл этот вчерашний двуногий, самый главный, в три обхвата, ростом почти что с приличную лошадь. Влез ко мне с уздечкой. Я задом. Он, сразу видно, не промах, взял хлыст. Треснуть меня хотел, тварь! Нет, он определённо жерёб с мозгами, но я тоже не вчера родился. По стене (на всяких случай – со стороны гнедого) копытами хр-рясь! Это немного внушило ему ко мне уважение. Он предусмотрительно вышел.
Вернулся он с ТАЧКОЙ! (Это такая железная или деревянная фигня с одним или двумя колёсами и штуками, чтобы эти двуногие своими передними недоразвитыми копытами за них хвататься могли). Запёр эту тачку мне в денник – по-моему, это просто свинство – загнал меня ею в угол и напялил мне уздечку. Нет слов! Я от такой наглости даже опешил. Потом, правда, укусил его. Он засветил мне по морде. Сразу видно, он привык быть главным в табуне. Ничего, мы с ним ещё посмотрим, кто кого.
*
Потом он же, не доверяя своим жеребятам, нацепил на меня эту мерзкую конструкцию, которая называется седлом. Тут я, конечно, постарался. Надулся, как воздушный шарик. Как он ни зажимал мне ноздри, как ни тянул подпруги, всё равно позиций я не сдал.
Подпруги – это вообще вещь мерзкая. Если их и не смогут затянуть, когда стоят рядом с тобой, то, как только залезут тебе на спину, немедленно затянут так, что дышать нечем. Ненавижу и всячески борюсь.
*
Какая-то мелкая двуногая явилась выводить меня из денника. Стоял, ясное дело, как вкопанный. Она меня до боли за узду тянула – фиг вам. Старик за всем этим наблюдал с уважением в глазах. Это меня приободрило. Но явился их главный. С бичом. Пришлось сменить тактику. Только он взял меня за повод, как я на крейсерской скорости вылетел из этой дощатой дыры, пропахав им, как плугом, пару метров по улице. Он матерился вполголоса и засветил мне по морде, но я сделал вид, что не заметил. Остальные лошади за моими упражнениями наблюдали, полные благородного рвения к подражанию.
*
В ящике под названием «манеж» - ну и слова эти люди выдумывают! – я порезвился очень неплохо. Начал ещё по дороге: ходил кругами вокруг двуногой. Но особенно не зарывался, так как главный уже взял меня на заметку.
Когда эта двуногая стала на меня залезать, я резко сдулся и седло раз! – и под брюхом. Когда они с главным меня пересёдлывали – заслушался. Отродясь таких слов не слыхал!
Мелкая пыталась, было, заставить меня бегать по кругу, как остальные наши, с которыми я ещё не успел познакомиться как следует. Я утверждал, что хочу бегать исключительно по прямой. Она не понимала. Тогда мне это надоело и я встал посередь манежа, аки конный памятник. Тогда она треснула меня хлыстом. Я обиделся  и сделал свечу, а потом, пока она ещё не выпрямилась – козла р-раз! Через голову не через голову, но на шее у меня повисла. Ржали все, и люди и кони. Был очень горд.
*
Под финиш всего этого безобразия нас повели мыться. Ноги, значит, водой поливать. Ну что, это дело, я не против.
Пока стояли в очереди, перезнакомился со всеми нашими. Оказалось их не так много. Как выяснилось, после моего сегодняшнего выступления, все прониклись ко мне глубоким уважением. Познакомился с одним серым. Наглый, правда, но с понятием. Думаю, мы сойдёмся. И кобыла смотрела на меня влюблёнными глазами. Гнедой чуть со злости не сдох, ну и чёрт с ним.
*
Пришли домой в дощатую дыру и стали харчить сено не отходя от кассы. Мелкие этим были почему-то очень недовольны.
*
Почти прожрал дыру к кобыле. Вот что значит терпение и крепкие зубы! Дыра ещё маленькая, но постепенно разрастается. Уступил смену кобыле и пошёл ругаться с гнедым. Нет, хам он редкостный. В следующий раз, когда нас потащат работать, как это кобыла называет, я с ним разберусь. Во избежание.
*
Дали жрать – то бишь овёс. Наконец-то наелся досыта, впервые за бытность мою в этой дыре.
*
Опять двуногие и опять с той же целью. На этот раз какая-то деловая мелкая с сахаром наизготовку. Я, дурак, ничего плохого не заподозрил, взял. И тут же мне повод на шею, железо в зубы, ремни за уши! Я чуть не обгадился. Вот это подлость! Ей-богу, мне до этого расти и расти. В отместку хотел было опять надуться, но эта двуногая кобылка подпруги даже не затягивала особо. Очень удивился.
Степень её подлости стала окончательно ясна только на улице, где всех потащили в леваду, а она меня – к скамейке. С этой скамейки на меня закорячилась, пока я соображал, что к чему.
Нет, решительно, двуногая со стажем. Обставила она меня.
*
Пока бегали, выкинул пару привычных мелких фокусов. Пустячок, а приятно. Наши прониклись ко мне ещё большим уважением. Пытались даже повторять, но перспектива огрести хлыстом их останавливает. Ничего, научатся.
*
В деннике – всё как обычно. Стоим, жрём, спим. Через дыру в стенке уже можно просунуть губу, но нам пока мало. Грызём в две смены. Теперь уже можно потрепаться без гнедого в свидетелях. И то хорошо.
*
Сегодня не удалось, но завтра обязательно объясню гнедому, как следует себя вести.

День третий.

Проснулся, поел, погрыз стенку, поцапался с гнедым – может, и к нему дырку погрызть? – потрепался с кобылой, жду харчей.
*
Явилась утренняя, как они тут это называют, смена. Ко мне подкатила вчерашняя двуногая. В рамках мщения дождался, пока она отроет двери и галопом наружу. Сшиб с ног нескольких двуногих, но эта успела отпрыгнуть.
*
Встал в проходе крупом к двуногим. Стою. Пробовали дать мне сахар – сцапал вместе с рукой. Пускай знают наших.
*
Чёрт, снова эта двуногая! И... Что? С тачкой. Караул. Убейте меня кто-нибудь.

День шестой

Сам знаю, что промежуток в два дня, это и коню понятно. Не до дневника было.
Значит так, короткий отчёт за пошедшее время:
- Подрался с гнедым. Всыпал ему как следует, зубы у меня после прогрызания стены ещё те. Теперь на гнедого куда не глянь – всюду следы моей улыбки.
- Окончательно прогрыз дыру к кобыле. Теперь общаемся, что называется, в привате. Гнедой злится в меру своих скудных способностей.
- Тот серый, с которым я столкнулся на днях, оказался вполне даже приличным парнем. Мои уроки не проходят даром, вчера с него трое слезли неестественным путём – через голову. Серый гордится необычайно, но ничего, это у него скоро пройдёт.
- Вчера, когда одна особо одарённая двуногая рискнула использовать в общении со мной хлыст, встал посередь манежа и крутился, аки бешеный вентилятор. Двуногая потом клялась и божилась, что в жизни больше на меня не сядет. Это стоит отметить, потому что если я заставлю всех двуногих принести такую клятву, то могу с чистой совестью удирать на луга, подражая диким предкам.

На этой жизнерадостной ноте подробное повествование, расписанное по дням, заканчивается. Дальше следуют лишь отрывочные заметки.

*
Открыл, наконец, дверь и устроил небольшой круиз по конюшне. Сожрал овёс из всех кормушек. Жизнь прекрасна.
*
Отодрал две доски. Пока меня гоняли по этому поганому манежу, явился мужик с сильным ароматом перегара и приколотил доски на место. Заодно заколотил дыру между мои денником и кобылы. Вот мерин двуногий, а! Вот встретимся мы на узкой дорожке – пойдут клочки по закоулочкам.
*
Вмазал копытом гнедому по морде. Тот, правда, почти успел увернуться, но моего подвига это не умаляет.
*
Отломал доску, которая закрывала дырку между денниками. Жизнь прекрасна, коба тоже.
*
Какая-то мелкая двуногая сунула мне в кормушку бутерброд с колбасой. Чуть не сдох от удивления. Мать честная, что творится в мире!
*
Повстречал мужика, который в прошлый раз заколотил дырки в деннике. Правда, повстречал на дорожке пошире той, на которой хотел его встретить. Но его это не спасло. Его фонарный столб спас.
*
Начинаю замечать, что и кони и так называемые люди прониклись уже ко мне некоторым уважением. Наши рвутся повторять мои фокусы, особенно усердствует серый. Он же, как я недавно узнал, претендует на внимание кобылы, которая от меня уже давно без ума. Ничего, я ему попретендую...
P.S. Гнедой тоже без ума, но не от меня, а так, по жизни.
*
Какой-то рыжий балбес попытался примерить мне на круп свои зубы, когда я мирно – как ни парадоксально это звучит – проходил мимо. Вряд ли ошибусь, если скажу, что с теперешним количеством зубов он на такой подвиг не отважится.
*
Нашёл (обстоятельства не указаны) и добросовестно уничтожил мешок моркови. Уничтожил, правда, не весь, а сколько влезло. Но влезло достаточно, чтобы конюх долго отчитывал меня метёлкой. Ну и дурак. Его только через полтора часа с крыши сняли.
*
В конюшне протекает крыша, а если прибавить к этому то, что конюхи в этом заведении крайне ленивы, то можно понять, почему двуногие рискуют заходить ко мне в денник только в резиновых сапогах. Но я в этой сырости злой, так что скоро они не заходить без касок.
*
Крышу залатали. Отломал кормушку – пусть занимаются делом!
*
Кормушку всё ещё не починили. Блюдо под названием «Овсянка, сэр!» подаётся в ведре. Но, подав его сегодня, конюх забыл закрыть дверь. А я вот не забыл, выбежав наружу, опрокинуть ведро с водой. Если учесть наличие за бортом минусовой температуры, то скоро будет весело.
*
Уже весело. Главный двуногий навернулся на сооруженном мной катке мордой об стенку. Никакой работы! Я – гений, я всегда об том знал. Этого ещё не понял только гнедой.
*
Починили кормушку. Отломал её снова.
*
Починили кормушку. Заколотили дырку к кобыле.
*
Отодрал доску от дырки. Оказалось, что с той стороны тоже заколотили. Вынашиваю план мести.
*
Укусил гнедого за нос.
*
Двуногие камикадзе попытались заставить меня прыгать через какие-то сооружения из падающих брёвен. Я всегда говорил, что они – идиоты. Сдались мне их национальные забавы...
*
Укусил конюха. Он меня по морде. Снова укусил. Он меня снова по морде. И так до вечера.
*
Двуногие оборзели. Снова пытались заставить меня уподобляться кузнечику. Пропахал все встретившиеся на пути препятствия широкой грудью. Забор тоже.
*
Коба со своей стороны отодрала доску от дырки и высказала мне пару откровений. Ура! Она меня любит! К чёрту гнедого, всех этих меринов к чёрту... Ох, вот придёт весна...
*
Отломал кормушку на радостях.