Штерн толкнул мордой противно заскрипевшую верь и вошёл. В кабачке было пусто, не то по случаю рабочего дня, не то благодаря соревнованиям, любоваться на которые умотали все завсегдатаи. Однако чтоб бы ни было причиной запустения в данном заведении, Штерну это было только на руку... Вернее, на ногу, в крайнем случае, на крыло.
Он недвусмысленным взглядом подозвал кентавра, получил ведро чего-то среднего по вкусу между смородиновым вином и виноградной самогонкой, одним глотком уничтожил половину этого ведра и грустным взглядом обвёл местность.

С тех пор, как Штерн выкинул из головы мыли о тех, кого любил и кого однажды полюбил, его не покидало чувство пустоты и безнадёжности жизни, лишённой смысла. Мысли-то из головы выкинуть не трудно, а вот чувства – почти невозможно. Жить без цели было больно, а заново обозначить себе цель не получалось.
Кроме того, Штерн словно инстинктивно боялся возвращаться в те места, где всё напоминало ему о Стреле. Однако уйти из города он тоже боялся, не желая обрывать единственную нить, которая ещё связывала его с оставшейся за пределами досягаемости возлюбленной. И ладно бы просто за пределами досягаемости – так ещё и рядом с Лютиком!
Последняя мысль окончательно лишила покоя бедного Штерна. Страдая одновременно от безответной любви и от ревности, которая раньше была ему незнакома, он шатался по окрестностям города, старательно, впрочем, обходя и особняк Алекса, и лужайку, где впервые увидел Стрелу.
Единственной возможностью забвения теперь был алкоголь, потому что даже во сне Штерна не оставлял дорогой сердцу образ. Правда, градусы не могли опустошить от тягостных мыслей вскруженную любовью голову, но они, по крайне мере, давали возможность хоть немного стереть грань между явью и сном. Штерн не пьянел в полном смысле этого слова, не засыпал, как нормальный пьяный пегас, но словно грезил наяву. В этих грёзах, когда измученный терзаниями мозг хоть частично отключался, страдания притуплялись, и боль казалась не такой острой. После краткого алкогольного забвения Штерн даже не только засыпал, сколько падал под стол почти без сознания. И хоть на утро голова раскалывалась на мелкие кусочки, во время полусна-полубеспамятства Штерну не виделась Стрела.
Поэтому он инстинктивно стремился напиться до состояния знакомства морды с салатом. Иногда это удавалось.

Вздохнув, Штерн допил содержимое ведра и положил морду на стол. Одиночество его угнетало сейчас едва ли не больше, чем толпа. Возникла даже мысль предложить кентавру выпить вместе с ним.

Штерн оторвал морду о стола и с бесконечным удивлением посмотрел на незнакомку, словно по волшебству явившуюся из ниоткуда в ответ на его настойчивое желание скрасить своё одиночество хоть каким-нибудь событульником.
Он покосился на полное ведро смородинового вина, стоявшее подле него. Очевидно, кентавр догадался принести ещё выпивки, справедливо полагая, что двое за одним столом не могут не выпить коллективно.
- Благодарю, - сказал Штерн, - И твоё, - добавил он, делая добрый глоток, от которого количество алкогольного напитка в его ведре сильно сократилось.
Взгляд из-под пегой чёлки машинально скользнул по единорожке. Прежнему Штерну она показалсь бы как минимум симпатичной, нынешний же не сделал подобных выводов из своего беглого осмотра.
- Меня зовут Абендштерн, - проговорил он, - А тебя? И что же, позволь спросить, столь очаровательная единорожка делает в этой глуши? - добавил Штерн, чувствуя себя Алексом в салоне маркизы де Рамбуйе.

Существо, возникшее в питейном заведени, показалось Штрену знакомым, однако затуманенный уже алкогльными парами мозг отказывался вспоминать, кто же это. Правда, провал в памяти не помешал Штерну повернуться к новоприбывшему и крикнуть:
- Эй, на другом конце стола! Пьянство в одиночестве - верный путь к алкоголизму! Двигайся к нам и скажи хороший тост! - сопровождая эти речи всей доступной конской морде мимикой, приглашающей подойти и присоединиться. Надо сказать, что мимика не отличалась одообразием.
Штерн ещё отхлебнул из ведра и подмигнул своей нежданной собутыльнице.

Чужая мысль налету спикировала в голову Штерна. Нельзя сказать, что подобный способ общения был ему незнаком или приятен. Алекс имел неприятную привычку "разговаривать" подобным образом либо когда творилось что-то скверное, либо когда у него после трёхнедельного запоя язык заплетался. Штерн пришёл к выводу, что его нынешний собеседник-собутыльник не очень трезв и на свою речь не полагается.
- За жизнь? Отлично! Auf Leben! - провозгласил он, окуная морду в остатки вина.
Небольшое облачко дыма взвилось над мордой и сразу растаяло, когда Штерн вынырнул из опустевшей ёмкости. Грусть немного развеялась, а вместе с ней отступило на время и ощущение пустоты и бесцельности существования. В мире резко сделалось больше красок и Штерн несколько оживился. Он позвал кентавра, дежурившего неподалёку в ожидании когда попойка разгорится, и попросил чего покрепче. "Что покрепче" оказалось не самогоном, но коньяком, граничившим с самогоном, забытым на десять лет в дубовой бочке.
- Тебя как зовут? - спросил Штерн у новоявленного собутыльника, горя желанием выпить и за него.

- Auf dich, Sombre! - резюмировал Штерн, окунаясь в коньяк и радуясь, что собутыльник заговорил, и даже вполне неплохо. Правда, упомянутого собутыльника нельзя было упрекнуть в красноречии, но это было даже лучше.
Алкоголь уже начал постепенно притуплять боль, отодвигая терзания на задний план, наличие же компании занимало голову мыслями, вытесняя воспомнинания.
- Und meine Name ist Stern, - сказал Абендштерн, выныривая из ведёрка и сдувая синеватое пламя паров спирта с храпа, - То есть меня зовут Штерн, - тут же поправился он, так и не поняв, с чего это вдруг сбился на немецкий язык. И проникновенно добавил, желая загладить свою филологическую провинность, - Выпьем ещё?

При всём таланте пить коньяк на вдохе не обжигаясь, Штерн закашлялся, услышав слово "любовь". Нет, только не это! Это слово вызывало ранящие душу воспомианя и травило уже полученные раны. Он бы лучше выпил за дьявола, чем за это чуство, сыгравшее с ним такую подлую шутку.
- Auf Liebe? - голос Штерна звучал ещё хрипло, а горло полыхало огнём и казалось, что обжёг слизистую не крепкий напиток, а слово "любовь", хоть на немецком языке оно и было не так противно на вкус, - Nein! Ich will nicht... Ich will trinken auf Hass! - заявил он и немедленно исполнил своё намеренье, осушив ведро до дна.
Коньк погасил огонь в горле, но ничто уже не могло сдержать начинающегося пожара в голове.
- Давай споём, - обратился Штерн к Сомбре, - Что-нибудь грустное и трагичное, а?

Мотнешь головой и опустишь морду в ведро, некультурно булькая и икая..Наконец, выпив полведра, поднимешь голову повыше, начиная просто выть..Без текста, без нот, без мысли о какой-либо песне - просто выть..
Постепенно вой становился все мощней, но не громче..Может, слова бы и начали вырисовываться в тщательно проспиртованном мозгу, но чуть позже..Спеть Сомбре мог что угодно - хоть Свадебный марш Мендельсона, хоть в нем и не было слов..А что нам слова! Сами придумаем, не дураки..
А пока что было только несвязное "ля-ля"..
Но "ля-ля" начало перерождаться в текст:
Hевесте гpафа де Ла Феp
Всего шестнадцать лет...
Так вот протяжно завывая, начнешь петь пришедшую в голову песню, отстукивая копытом ритм..

Отредактировано Sombre Gothique (04.01.08 22:19:25)

Уши Штерна встали торчком. В данный момент ему было не до Эллины. Молитвами Алекса - вернее, не молитвами, и даже не псалмами, а распеванием под гитару после хорошей попойки - песню он знал. Хорошо знал. Вместе с текстом в памяти восстановилась не только подредактированная Алексом мелодия, но и оригинал истории, со всеми приличествущими подробностями. Штерну захотелось расцеловать Сомбре за столь удачно выбранную песню. К счастью, он не стал давать волю чувствам, а живо подтянул:

- Таких изысканных манер
Во всём Провансе не-ет.

Разумеется, песня, которая по самой своей идее должна исполняться в очень нетрезвом состоянии, отлично подходила для попойки. Штерн мало задумывался над тем, при чём тут Прованс, если дело происходило в Берри. Набрав в грудь побольше воздуха, он подолжал, иногда даже попадая в ноты:

-И дивный взоp, и кpоткий нpав,
И от любви как пьяный гpа-аф...

Е-есть в графском паpке
Чеpный пpу-уд.
Там ли-илии цвету-ут,
Там ли-илии цвету-ут.
Цве-ету-ут...

Отредактировано Abendstern (04.01.08 22:29:06)

Эллина слушала песню. Она ее когда-то слышала, но слова не помнила. С отцом они частенько заходили в подобные заведения. Они понемногу выпивали. И музыка запомнилась Эллине навсегда. Поэтому кобыла если что-то вспоминала, то вставляла слова. Единорог чувствовала себя хорошо. Ну ведро было допито. Эллина посмотрела на дно. Ей хотелось еще вина, поэтому кобыла шепнула кентавру. Вино было налито. Кобыла посмотрела на него. мсл: "И зачем я столько пью" Эллина сделала несколько глотков и посмотрела на своих "собеседников"