В общем, я почти закончила одно короткое повествование, над которым последнее время трудилась. Не знаю, наверное моя муза умерла, а вдохновение иссякло и еле существует за счет школьных сочинений, но... В общем, вот половина рассказа:

Синяя птица
Все началось здесь, в большом городе, на старой уже заржавелой качели. Она с надеждой покачивалась туда-сюда, чего-то ожидая. Только двор был очень стар, а дом давно заброшен, и никто не видел, как уныло скрипела детская качель.
Скрип-скрип-скрип…
Да, именно всё здесь и началось. Давно-давно…

***

- Какой глупый ребенок!… - Беззлобно, и даже удивленно, словно никогда не видел детей, воскликнул высокий худой старичок в потрепанном но чистом пиджаке, читавший газету на скамейке до того момента, как к нему не подполз ребенок, который принялся играть с его шнурками на ботинках.
- Нет. – Достаточно четко отчеканила крошка, отвлекшись, и твердо посмотрела на старичка пронзительно зелеными глазами. Ей явно было от силы полтора года, а то и меньше.
- Ишь ты… - Снова подивился тот, и, отложив газету, с кряхтением поднял ребенка, усадив затем ее к себе на колено. – А как же тебя зовут?
- Нет. – Снова повторила малышка, надувшись, словно всколоченный воробей. – Нет! – Повторила она еще раз, словно боялась, что ее новый знакомый не поймет.
- Нет, так нет. – Слегка улыбнулся человек, глядя как малышка заинтересованно стала глядеть на его бородку. Он огляделся, взглядом отыскивая обладателей такого крошечного существа. Ага, вот они, голубушки…. Неподалеку, на площадке, двое горемычных родителей безуспешно пытались поймать своих многочисленных детишек. Но, увы, руки явно уступали числу ребятни – те поспешно убегали и уползали кто куда. Взрослые едва не рыдали, ползая по песку за ними.
Тут кое-что заставило старичка отвернуться. Малышка уже перешла к активным действиям, и принялась с восторженным писком дергать старика за бородку.
- Эй-эй, а ну перестань хулиганить… - Промямлил несчастный человечек, чувствуя, как его головка болтается в удивительно крепких руках малышки.
- Больньо? – Тут же поменяв выражение с веселого на задумчиво-удивленный, поинтересовалась девочка, заботливо погладив по бородке совсем растерявшегося старика, растянуто сообщила: - Всё, бует холесе. Холесе…. Ой! Птицька! – Она с восторгом показала пальчиком на нечто сзади скамейки. Старичок оглянулся. И вздрогнул, словно увидел что-то противоестественное. Словно, кто-то увидел что-то противоестественное. Палец пухленькой руки указывал на песок детской площадки. Всего лишь песок.
- Детка. – Старичок взволнованно пересадил дитя на скамейку рядом с собой. Ребенок же, захлопавший в ладони, честным открытым взглядом посмотрел на своего нового друга. – Что ты там видишь?
- Птицьку. Синюю птицьку. – Широко улыбнулась малышка.
Старичок хмыкнул, и, погладив девочку по русых волосах, посмотрел на наручные часы. Его брови тут же взметнулись вверх:
- Малышка, чтоб мне пусто было - мы еще когда-нибудь встретимся. Но сейчас мне пора, и поэтому я говорю до свидание.  – Твердо произнес он, и, развернувшись на одной ноге, поспешно направился в сторону арки, то и дело, поглядывая на часы.
А за лавочкой продолжали кричать озверевшие родители:
- Маша, иди сюда! Витя, вот так и стой… Дина, не вырывайся! Ира! Где Ира?! А, вот она… Са-аша-а-а-а!
Удовлетворенно заурчала карусель, поднимая горе-ребенка и его звонкий смех всё выше и выше…

                                                  ***
- Если я сейчас не охлажусь, то почину смертью храбрых. – Удручающе вздохнула я, и тяжелым взглядом окинула летний парк. Почему тяжелым? А вы когда-нибудь сидели на лавочке под плюс тридцать пять? Вне зависимости от ответа, я отвечу так – это очень и очень скверно. Хуже быть может только баня посередине августа.
Местечко для отдыха я подобрала как раз – рядом высился и покачивался дуб, своей масштабной тенью спасая меня от солнечного удара и потери рассудка. Правда, лишаться то и нечего – ведь какой нормальный, умный человек попрется гулять в парк по такой жаре?
Слева и справа от меня тянулись две широкие асфальтные дороги, по боках которых дыбились всевозможные деревья и кусты. Трава, зеленая и сочная, измученно тянулось к солнцу, как мотылек, гонимый к огню. Неподалеку от моей лавочки стоял одинокий и грустный ларек, с тыльной стороны прикрытый сиренью. В нем помахивала на себя импровизированным веером-газеткой продавщица, то и дело судорожно вдыхая горячий воздух.
Что меня погнало сюда? А я и сама толком не знаю – просто пришла и всё. Хотя нет, вру... Ой как вру. На самом деле, мне было просто некуда идти – то здание, где я жила с родителями и братьями да сестрами, своим домом я давно не называла. И не хочу.
Как видно, делала я ничего, и не ждала никого. Было жарко. Было скучно. А я, если подумать, по своему хотению обжаривалась на лавочке. Не глупо ли?
- Нет. – Прозвучал сзади меня чей-то скрипучий голос, а затем кто-то пакостно захихикал. Я оглянулась. И меня словно водой ледяной окатили – сзади никого не было, кроме всё того же грустного ларька и скучной женщины. Та-ак, Ира, только не сходи с ума.
- Правильно говоришь, сходить с ума тут не надо. – Прозвучало вновь над самым ухом, а я с нервным «х-х-ха-а-ах-хх», дернулась в сторону и, перекувырнувшись через лавочку, скоропостижно оказалась под оной. Чему несказанно обрадовалась, к своему стыду.
- Нет, ну барышня. Так знакомство не пойдет. – Возмущенно прокряхтело вверху. – Я ведь не смогу с вами познакомиться, находясь непосредственно на скамейке – а вы под ней. А ну вылезайте.
- Почему бы нам не познакомиться через саму скамейку? – Пробурчала я, силясь разглядеть через просветы досок говорящего. Бесполезно – такое ощущение, что разговариваю с…. собой?
- Я – вполне материальный. – Словно прочитав мои мысли, обиделся невидимка.
- А что ж я тебя не вижу? – Съехидничала я, продолжая вглядываться.
- Вопрос очень даже интригующий. Но отвечу я на него позже... Теперь же нам стоит пообщаться.
- С чего это вдруг? – Подозрительно прищурившись, осведомилась я, начиная распластываться на земле.
- Потому что мне ску-у-учно. – Тут же печально прокудахтало в ответ. – А ты единственная, кто меня слы-ы-ышит… а-а-а-а, они наступают!!!
Послышался  какой-то шорох и наступила странная тишь.
- Эй, ты всё еще там? – Взволнованно поинтересовалась я, и высунула всколоченную голову наружу.
Ответом мне была тишина.
Я помотала головой, и на всякий случай, пощупав свой лоб, медленно вылезла из убежища. Никого и ниче… а это что еще такое?
Посередине лавочки, гордо выставив на солнце бирюзовый бок, синим пламенем горела монета, переливаясь перламутровым блеском. Не зная как это понимать, я воровато огляделась, и бережно взяла предмет в руки. Монета была теплая и шершавая, как камень.
И если на первой стороне была выпуклость, изображавшая птицу в полете, то на второй оказались слова, кем-то неаккуратно вырезанные: «Закрой глаза и посмотри назад»
Я и вправду оглянулась.

***

Вначале я попросту оцепенела, не в силах, не то что сказать что-либо, но даже и шевельнуться. Итак, перед моими глазами раскинулся заросший двор дома, в котором я жила с семьей до шести лет. Это факт меня не утешил. Более того, я ощутила, как подкашиваются и дрожат мои ноги.
Скрип-скрип-скрип...
Мое сердце болезненно екнуло, и я с мерзким морозом внутри, медленно повернула голову обратно.
- Вот блин. – Констатировала я факт, и, глубоко вздохнула, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. В нескольких метрах от меня равномерно покачивалась знакомая качель. Вперед-назад, вперед-назад. Скрип-скрип, скрип-скрип. Это было похоже на хриплое дыхание больного изможденного человека, что всё еще по инерции продолжал жить.
Я снова оглянулась, втайне надеясь, что окажусь вновь в парке. Ага, разбежалась. Серый дом продолжал разглядывать меня своими черными бездушными глазами, в которых уже ничего не мелькало – ни тени, ни силуэты.
Тут я непроизвольно сделала шаг назад, и вдруг только сейчас осознала, что всё это время стояла, погруженная в песок. Вернее, подумала об этом в полете и продолжала в уме ругаться, когда приземлилась. Ох-х-х-х, ну за что мне это наказание? Может это сон?
Но неожиданно в голове прозвучала ясная мысль – «нет, не сон». И я испугалась. Испугалась, потому что шок тогда на время спрятал своей массой из виду страх, и я еще могла как-то смотреть на ситуацию боком. Только бесполезно это – страх как вода. Как не держи, рано или поздно всё равно ускользнет сквозь пальцы. И вот…
- Кар-р-р, кар-р-р. – Прозвучало где-то сверху, и вновь затихло.
- Чтоб вас… всех. – Прокашлялась я, ощущая, как теплый песок греет щеку, осторожно гладит виски, подбирается к глазам и тянется в глотку приоткрытого рта. Что?!
Я мгновенно подорвалась, и практически на четвереньках выползла из мягкого податливого песка, не переставая с отвращением выплевывать комки. Да что тут происходит?!
- О, судар-рыня, вам помочь?
- Если можно. – Прокашлялась я, и подняла голову. Та-ак, начинается.
- С вами всё в пор-р-рядке? – С беспокойством спросил у меня самый что ни есть обыкновенный ворон, беспечно покачиваясь на качели туда-сюда. О нет, вы совсем не ошиблись – это был именно ворон с постной задумчивой физиономией и аккуратно подточенными коготками.
- Да!.. Нет. То есть, я не знаю. – Совсем запутавшись, начала заикаться я, а в конце и вовсе смолкла, округлившимися глазами глядя на восьмое чудо света, грустно пялившееся на меня.
- Так давайте же опр-ределимся! – С пафосом воскликнул ворон, но продолжил кататься на качели, видно отыскав в этом занятии нечто занимательное.
- Э-э-э, ну давайте. – Не придумав ничего лучше, покорно согласилась я, и немного отойдя от шока, стала, как можно незаметней оттряхиваться от песка. – Меня зовут Ира.
- Здр-р-равствуйте, Ир-ра. – Вежливо кивнул ворон, и, нахохлившись, важно отрекомендовался. – А я – Чер-р-рт.
- Шутим? – Иронично подняла я вверх брови я, параллельно делая небольшой шажок назад.
- Кто?! Мы?! Да ни в коем случаи! – Праведно возмутился ворон, и внезапно резко спрыгнул с качели, не отрывая от меня немигающего взгляда. – Мы вообще оч-чень воспитанные!
- Послушайте, а это не вы ли случайно хотели познакомиться со мной… омг… на скамейке? – Вдруг вновь перетрусила я, с трепетом ощущая, как холодный пот пробивает меня раз за разом, а коленки вновь принимаются против моей же воли трястись, как холодцы на ветру.
- Ф-фи! – Покривился ворон, и даже отвернулся, словно я ему протухший помидор в нос сую. – Как банально – на скамейке! Нет, бар-рышня, я пр-редпочитаю знакомиться с девушками, спасая их от ковар-рных злокозненных злодеев…
- А-а-а. – Глубокомысленно протянула я, не зная, что еще добавить. Затянулась тишина, во время которой мы принялись друг друга бесцеремонно облапывать любопытными взорами.
- Скажите, а что это у вас за вещица в ладошке? – Внезапно заинтересовался ворон, и деловито, вразвалочку направился ко мне.
- Что? – Не сразу поняла я и уставилась на обе свои руки, испачканные… гм, в общем, чем только не испачканные. И тут я только сейчас смекнула, что ни разу не разжала ладони, крепко вцепившись в найденный раритет. На меня обиженным тусклым взглядом из монеты глазела птица, которая даже будучи покрытой песком, отбивала лучи солнца, перевоплощая их в синии огоньки. Надпись исчезла.
- Послушай, Черт, ты не знаешь случайно, кто мне это дал? – Я, наконец, оторвала испытующий взгляд от монеты, и подняла голову вверх.
Оля-ля! Я сошла с ума?
Передо мною никого не было, также как и следов на песке.
Ни шороха крыльев, ни скрипа застывшей качели.
«Спокойно, Ир, спокойно – тебе просто показалось. Просто по-ка-за-лось. Ты не сидела в парке, не беседовала с воздухом, не перенеслась во двор своего старого дома и не разговаривала с говорящим вороном по имени Черт. Так?.. Не-е-е-ет! Это всё было! Но… каким, таким образом, мне надо это понять? Боги, помогите мне не слезть с ума окончательно и бесповоротно. Аминь»
Тут на глаза мне попалась арка моего старого дома, и я не мешкая, сорвалась на бег, затылком ощущая, как кто-то буровит меня испытующим взглядом. Оглядываться и любоваться субъектом, кто бы он ни был, желания к счастью не оказалось.
Правда, последнее, что я услышала, было ехидное «кар-р-р» с последующим хлопаньем крыльев.

***
Я задумчиво уставилась на окно класса, в котором мерно и ритмично покачивались голые, еще не покрывшиеся листьями весенние деревья. Окно оказалось открытым, и я смогла довольно таки успешно отвлечься от химии, которая тяжелым гранитом сама вгрызалась мне в горло.
На одну из веток ветку безмолвно и тяжело опустился ворон. Ветка качнулась, но мужественно выдержала. Чуть дальше приземлилась вторая ворона. Третья. Четвертая. Я, всерьез заинтересовавшись, подалась вперед, с интересом глядя, как вороны, появляясь просто из ниоткуда, принимаются обустраиваться на ветвях этого каштана, почему-то избегая другие более удобные деревья..
-… К доске, Кирпичнев, будешь сейчас блистать и показывать нам не дюжие познания в валентности…. – Послышалось сзади, и я мельком оглянулась.
Раздалось резкое короткое карканье. В ушах зазвенело.
Странное умиротворение посетило меня, а глаза мгновенно налились свинцом. Чувствуя внезапную слабость в теле, я ничего не соображая, положила голову на парту, не отводя взгляда от каштана, которого уже не стало видно под многочисленной массой черных птиц. Дерево казалось живым, состоя из сплошного копошащегося организма. И вороны, вороны повсюду. А их пасти сомкнуты.
- Кар-р, кар-р-р-р, кар-р-р-р-р… –  Вороньи крики окружили меня, не то придавливая, не то ласково поглаживая - гул в ушах усиливался, точно они подлетали с каждой секундой ближе. А затем я оглохла, потому что уже ничего кроме этого тягучего карканья не слышала. Почему-то вспомнился Черт. Хотя, с другой стороны, был ли он когда-то вообще? Может, я сошла с ума?
- Ира! Ира! Да проснись же ты, дура! – Меня кто-то бесцеремонно толкнул в бок, отчего я мгновенно подскочила как ужаленная и помахала всколоченной головой, пытаясь осознать, где я, собственно, нахожусь. Перед глазами пронеслись испуганно-заинтересованные глаза соседки по парте, сама парта, стена, недовольная физиономия учительницы, грозно и невоспитанно тычущей в меня палец.… Так, что там дальше?
- И вот такие… раритеты! позорят рейтинг нашей школы. Не спала, понимаешь ли, всю ночь, неизвестно чем занимаясь… - В классе прошелся нервный смешок. Дальше я предпочла не вникаться в подробности моего мизерного существования из уст учительницы, и тупо кивала, как болванчик, головой.
Идиллию нарушил только громко завопивший страшную во всех смыслах мелодию мой мобильник, возмущенно вибрируя в кармане штанов.
Задыхаясь от гнева и не находя слов, – Слава тебе Господи! - учительница разъяренно глядела на меня, сдерживая свои огнеопасные порывы для воспитания молодежи (Слава тебе Господи! Слава тебе Господи! Слава тебе Господи!)
Осклабившись всеми тридцатью двумя зубами, я вытащила телефон и, не утруждая себя просмотром номера, практически вдавила в ушную раковину потусторонний предмет. Дрожащий леденящий душу плач матери полился в трубку, перерываемый громкими всхлипами.
Вороны продолжали прибывать, толкаясь, но уперто выбивая себе место. Они так и не раскрыли клюва.
- Ирочка… маленькая… доча! Маленькая моя… бедная-бедная… Доктор, он… Зайка! У тебя… - Но последних слов я так и не расслышала, так как повеселевший гул класса набрал мощь, а горланившая учительница, разыскивала дневник, с видом туриста-энтузиаста роясь в моем портфеле. Еще две вороны тяжело опустились на дерево – сплошную черную массу, что шевелилась и шуршала крыльями.
- Ма! Повтори, что ты сказала! – Прорыла я в трубку, затыкая пальцем другое ухо, и мрачно глядя на учительницу.
- … у тебя рак груди!..
Трубка полетела вниз на пол и с грохотом укатилась под парту.
Вороны исчезли.
Мой мир взорвался.

Глава 2
       
Я мягко провела пальцами по шершавой поверхности монеты, цвет, который померк и больше уже не сверкал синим пламенем на солнце. Только иногда, глубоко ночью, когда мои глаза уже закрывались, я на доли секунд замечала на полке странный одинокий блеск синего огонька.
Кто знает, возможно, я так же само угасаю вместе с ним.
Честно говоря, я это даже ощущаю. Тягучая тоска уже покинула меня через неделю, оставив в груди сплошную пустоту и глубокую пропасть длиной в шаг одной жизни. Увы, моей.
Что я сейчас чувствовала? А ничего. Совсем. Эта пустота как Зверь, ненасытно поглощала меня, с каждым днем требуя всё больше порций. Итак, вот она я. Обыкновенная девушка с обычными русыми недлинными волосами, обычным лицом и обычного роста. Я – точка на портрете Малевича «Черный квадрат». Таких как меня – десятки тысяч, кто бы что не говорил про индивидуальность.
Но знаете, я всё-таки немножко еще верю – кто знает, может врачи ошиблись…. Ведь бывают же случаи? Нет, точно бывают – я знаю. Я уверена. Только… только пустота так жжется, что верить просто нету сил.
- Грустим? – Весело и беззаботно прожужжало рядом. Я сидела, скажем, так, в крайне людном месте, под высоченной башней-офисом в двадцать этажей. И хотя передо мною туда-сюда сновала деловая толпа, рядом со мною никого не было.
- Ага. – Вздохнула я, и решила не прятаться снова пред всем честным народом под лавочкой, лишь откинулась назад на спинку. – Ностальгия замучила.
- А в чем, собственно, проблема? – Тут мое лицо обдало жутким холодом, а рядом я внезапно почувствовала какое-то шевеление и плотную массу. Кто-то явно оккупировал скамейку, не считая меня, конечно.
- Да вот… рак замучил. – Попыталась отшутиться я, но поняла, что сердце при этих словах больно сжалось, а по телу прошелся мерзкий холодок.
- Всего-то? – С сарказмом уточнил мой невидимый собеседник.
- В общем-то, да. – С некой даже обидой ответила я, и угрюмо опустив голову, стала так мрачно изучать ползущую по земле гусеницу, что та оживилась и шустренько отползла к листику…
И тут мое сердце сжалось особенно сильно, и, казалось, воспламенило и замерзло, одновременно.
Словно кто-то безжалостно сжал его в железной хватке.
Честно сказать, перед вскриком и кратковременной слепотой, я запомнила только одну бессмысленную мысль – какая была моя долгая жизнь и когда она, наконец, промелькнет пред моими ясными очами?
Но она всё не мелькала, да и я что-то не собиралась помирать. Да что ж это такое?
Я осторожно приоткрыла один глаз, и провела свой изумленный взгляд по несмутившемуся народу. Ишь, как копошатся и бегут спасать меня.
- Не боись – жива еще. – Насмешливо бросил мне в самое ухо позабытый на время невидимый глюк. А как же еще назвать того, кого я не вижу, но слышу и даже разговариваю, полностью соглашаясь с тем фактом, что сие невидимое никому существует.
- Галлюцинацией. – Подсказывал мне рядом мой глюк, подхихикивая время от  времени.
Солнце уже зашло за высокое здание, грозно высочившее над ними, и улица потихоньку, но верно приближалась к темноте, беззаботно погружаясь в корявые растянувшиеся тени на земле. Правда, толпа так и не обмельчала. Вернее, даже увеличилась – то тут, то там слышались оживленные разговоры среди вечернего народа, восклицания и просто большое количество сигналящих темных силуэтов машин, проезжающих рядом.
- Ты, Ир, главное сейчас не волнуйся, и послушай меня. – Его голос внезапно утратил все краски веселья и юмора, вместо этого ж приобрел официальный и серьезный тон, отчего даже моя ностальгия грустно вздохнула. – Скажи,… ты что-нибудь необычное в последнее время не замечала, нет?
Я едва не поперхнулась, услыхав такие речи. А как мне, простите, назвать эту непринужденную беседу тогда?
- Ну, если не считать нашего с вами разговора,… - Я задумчиво кинула взгляд на пустоту рядом со мною, и поняла вдруг, что мне становиться чересчур жарко и страшно, чтобы выговариваться первому встречному поперечному глюку мои, так сказать, девичьи секреты. -… То нет.
- Молодец. Вот умница! Славный ребенок, что сказать!.. – Принялся выхвалять меня невидимый, и хотя, никто и не слышал, я поняла, что щеки мои, зардевшись, горделиво раскраснелись, и приобрели багровый оттенок.
- Кар-р-р. – Над нами пронеслась темная тень, обдав хриплым карканьем. Я привычно поежилась, но как потом не вглядывалась в небо, ни вороны, ни ворона, ни вообще какой-либо птицы не узрела, хотя и честно старалась.
Мой собеседник замолк на полу-слове. И ни плотной массы, ни холодка больше рядом не ощущалось…
- Не сходить с ума, только не сходить с ума. – Который раз втаптывала я себе эти строки в голову, продолжая бессмысленно пялиться на пустое место скамейки. Пока, правда, на него не плюхнулась женщина, внушающая уважение своим необъятным телом. Она грозно тряхнула пятью пакетами, и я поспешно смылась, напоследок задумчиво окинув взглядом небо.

***

…- Спокойной ночи, малыши. – Выпучив глаза, гневно пропыхтела в экран телеведущая какой-то детской передачи. Я торопливо переключилась на другой канал, подумав, что не то, что детям, взрослым чересчур долго смотреть подобное не рекомендуется.
…- Буга-га-га! – Злодейски хохотала морда какого-то грязного и немытого мужика. Его постигла та же участь.
Уже было примерно девять вечера. За окном густилась темень, и как огромный хищник, она кружила вокруг дома, пытаясь поглотить свет. Только вот попытки были заранее обречены на удачу, и она рвала и метала, нагоняя на окна ветер и неистощаемый дождь.
- Ира, а ну,…ик… марш с телевизора! Уступай…ик… место старшим! – Вдруг донеслось с кухни, и оттуда вывалилась целая банда выпивших и накурившихся подростков во главе двух моих старших братьев. Осознав, что лучше не ввязываться, я, покряхтев, поднялась, и тенью шмыгнула в кухню, подальше от криков и шумной компании. Дело в том, что родители поехали в Крым на недельку, захватив с собой только младших. Я вместе братиками осталась одна, чем те естественно воспользовались, и теперь квартира наша стала больше походить на… мг, в общем, я очень быстро соскучилась по маме и папе.
Кухня, как и зал, не блистала – вокруг царил мерзкий запах курева, на столе и на полу валялись пустые бутылки пива вместе с разбросанными пепельницами. На всю мощь надрывался старенький магнитофон, натужно воя какую-то кошмарную песню, именуемую попсой. Форточка, конечно же, закрыта.
- И что ж вы делали б без меня, братцы? – Вздохнула я, и открыла оную, по пути выключив несчастный магнитофон. Стало лучше, хоть и не намного. Одним размашистым движением спихнув бутылку «оболони» на пол, я устало уселась на табуретку и, поставив локти на стол, запустила дрожащие руки в густую челку, пряча от света глаза.
Я опять задыхалась в беззвучном рыдании, ощущая странную тоску и одиночество. Сколько мне осталось? Ну, по прогнозам врачей, чуть меньше года. И я просто не знала, как еще отреагировать на это. С мамой мы решили, что больше никому об это не скажем, даже отцу, потому что человек он нервный, эмоциональный и наверняка такого не выдержит. Хотя, разве от моей смерти ему лучше станет?
Одновременно с этой мыслью, со щеки сорвалась горькая слеза и тихо упала на синюю монету с выпуклой птицей, что свесилась с шеи этаким медальоном. Сама не знаю, почему я стала носить ее на веревочке, не пожелав расставаться с монетой даже через карман штанов. Почему-то именно она не давала мне полностью окунуться в волну отчаяния и боли. Ведь страшней самой смерти, всегда ожидание оной. 
- Тук-тук. – Вдруг тихо постучалось в окно, прервав равномерную дробь дождя об стекло, и я вздрогнула от неожиданности. Жили мы на восьмом этаже, и понятное дело – ни пьяных гостей, ни деревьев за окном ждать не приходилось. Прошла минута, вторая, и я немножко успокоившись да хлюпнув носом, пошла убираться, дабы к приезду родителей дом хотя бы на тайное прибежище бомжей не походил.
- Тук-тук! – Вновь донеслось от окна более настойчивый стук, совершенно не похожий на дождь, который в каком-то ритме неслышной мелодии тарабанил стекло. И вновь, и вновь…
- Да что это такое? – В голос возмутилась я, и, отшвырнув половую тряпку, направилась к балкону. Распахнув двери, отчего в кухне воцарился хаос из разбушевавшегося ветра и дождя, я нахмуренным взглядом обвела висящие на веревочке мокрые майки и трусы. Так, и где же ты, наглец? Наглец не спешил себя выказывать, и я уже с большей тревогой уставилась на безлунное небо, откуда источался ливень нешуточной мощи. Так называемые капли едва не протаранили меня насквозь. Подумав, я поспешно скрылась обратно в теплую кухню, и собиралась уже было вновь закупоривать дверь балкона,… как вдруг услышала внизу жалобное тявканье.
Ох-х, и почему у меня с детства такая тяга к бедным и немощным? Нет, чтобы как другие – пройти стороной, равнодушно пожав плечами. Так просто я не могла. Пройти мимо значило для мня всё равно что для наркомана отсутствие наркотиков – хотелось рыдать и биться головой об стенку. Да и совесть беснуется в бешенстве и гневе, в конце концов.
Вот и сейчас мне вдруг стало тяжело-тяжело от этого унылого воя. Внезапно он резко прервался, но мгновением позже вновь возобновился, на этот раз так, словно тварюшку заживо там резали.
Я побледнела.
- Ир! – Вдруг донеслось до моих ушей пьяный рев одного из моих братиков, голос которого прервал даже орущий телевизор и веселые покрикивания пьяных в стельку друзей . – Принеси… ик… еще пива!...Ик!... Пожа-а… ик... пожалуйста!
- Сейчас. – Прошептала я, не поворачиваясь, и выпустив пар воздуха в ночь при тяжелом вздохе, закрыла одним сильным рывком дверь балкона.
Теперь в мои обязанности входило еще и подавать пиво моим веселым родичам по крови, так как если выпивки не было, они принимались с ревом потерявшегося лося громить и крушить, крушить и громить, показывая не хилые способности к этим операциям. Приходилось их спаивать – что ж делать-то?
Пива больше не оказалось. Ни под столом, ни в холодильнике, ни за батареей, ни в книжном шкафу. Зная, какие могут быть последствия, я быстренько одела, что было, и с ужасом уставившись на вдруг нахмурившегося Ваську, шустро выбежала из шумной квартиры.
А когда я вышла из подъезда, я поняла, что больше не выдержу потрясений.
Шел снег.
А на снегу, прямо передо мною лежала окровавленная громадная овчарка с остекленевшими глазами.

Отредактировано Greenaye (13.03.08 19:50:22)

Кошмар... самое ужасное, что я когда либо писала
                                 Желания
       Толпы в метро почти не оказалось – большинство сидели на мягких сидениях, плотно прижатые к друг дружке. А такие как я, стояли около двери и задумчиво пялились на небо сквозь стекло двери, покрытое пушистыми белыми облачками.
       В такие минуты мне остро хотелось улететь, оторваться от земли, и стать ветром. А затем, не следя за временем-цепью, ранее приковавшую тело к обыденности, лететь вперед, не останавливаясь ни на миг, проноситься мимо спешащих людей, вникать во все щели, подниматься то высоко-высоко, так, чтобы были еле видны выглядывающие из-за деревьев дома, то совсем низко, почти соприкасаясь с землей. Не знать границ, не знать канонов. А еще вспомнить давнюю еще детскую мечту и прикоснуться к этим маленьким белым барашкам-облакам, беззаботно плывущим по голубому течению.
       Порой, меня захватывает таким жгучим стремлением ввысь, что я, словно ребенок, представляю там, в небе, невидимый тонкий мост. И он только для меня. Моя собственная невидимая тропинка в мир грез и сказки, в которую я, стыдно признаться, всё еще верю. Только вот мост слишком высоко, а я не знаю, где и как он начинается. Наваждение проходит, и я вновь погружаюсь в серую массу реальности…
       - Вы выходите? – Внезапно осведомился у меня где-то за спиной мягкий бархатистый баритон, которым удобно рассказывать детям сказки на ночь, и я поспешно отскакнула в сторонку освобождая пространство.
       А всё-таки мне хочется верить…
       - Выходите на следующей? – Процокав зубами вопросила меня какая-то старушка. Вздохнув, я и ей дала место…
       …что где-то там, далеко-далеко…
       Двери с грохотом разомкнулись, выпуская спешащих людей на свободу. Другие нетерпеливо перетаптывались по бокам входа.
       … меня ждет…
       Кто-то бесцеремонно протолкал меня в самую середину, заставив вжаться в пространство между каким-то громадным дородным мужиком и тонкой изящной брюнеткой…
       …эта самая сказка и невидимый мостик в небесах.
       Окончив мысль, и задумчиво тряхнув головой, я грустно оглянула понабежавшую толпу и взглянула на окно закрывшейся двери. У меня перехватило дыхание, а в груди что-то болезненно сжалось – там летела птица. Простой обыкновенный грач. Самый-самый обыкновенный из самых-самых обыкновенных. С крыльями. Он медленно, точно выискивая что-то взглядом, летел почти наравне с набравшим скорость поездом, а затем, оттопырив лапы, приземлился куда-то за стену, где он был уже в недосягаемости от моего жадного любопытного взгляда.
       Хоть бы на пять минут… хоть на три! три минуты мне крылья. Крылья!!! – С горечью подумала я, силясь снова разглядеть птицу. Но птица всё не появлялась.
       А затем…. А затем люди внезапно с громким «а-ах» отшатнулись от меня как от прокаженной. Как от божества. Я, ничего не понимая, растерянная, тоже сделала два шага по направлению к толпе. Люди бросились на колени. На колени! Несколько стариков зашептали как один молитву, дети любопытно раскрыли глаза, силясь разглядеть то, что не видела даже я.
       - Простите! Простите меня! – Кричала какая-то старушка, протягивая ко мне руки. И тут я увидела свое отраженье в окне. Я не поверила. Я не поверила и бросилась к нему, чтобы убедиться – лгут ли мне мои же глаза?
       - Ангел! Ангел! – Проносилось в вагоне как шелест. Только я не слышала и даже не пыталась – я рвалась к дверям. Рвалась сквозь расступающуюся толпу людей к дверям, обреченная остаться на земле. Три минуты… разве это то, о чем я хотела? Мне бы жить, мне бы улететь…
       Крылья, наславшие на людей благоговейный ужас и надежду, бесшумно расправились – только вот не было места им в тесном забитом вагоне. Им нужен был воздух, им нужен был ветер, им нужна была я!
       Плотно сжатые кулаки как дробь наносили удары по стеклу дверей с безразличной надписью «не прислоняться». Я как во сне слышала приглушенные голоса и шепот, продолжала рвать наружу медленно ехавшего поезда, молча, без звука, боясь даже оглянуться и посмотреть на дарованные мне крылья всего на три минуты.
      … А когда двери всё-таки раскрылись, я, по-прежнему молча, не проронив ни звука, вышла на перрон и, упав на колени, разрыдалась.

Будьте осторожны со своими желаниями, а иначе то, что сбудется, никогда уже не вернешь обратно…

Enemy
Валёк
Лу
Спасибо вам, ребята.... У меня... тоже нет слов, как вас отблагодарить за теплые комменты